Кокаиновые короли

Лин Джефф

Столь же безуспешны оказались попытки Тамза убедить правительство, что торговцы наркотиками и партизаны работают рука об руку, стремясь разрушить колумбийское общество. В 1983 году эта мысль казалась дикой — пустые бредни свирепого антикоммуниста.

Тамз, однако, располагал некоторыми фактами. В начале 1983 года агенты УБН получили информацию, что контрабандист с северного побережья купил у партизан партию марихуаны, расплатившись с ними оружием. Из колумбийских армейских кругов тоже поступали сведения, что партизаны промарксистски настроенных Революционных вооруженных сил Колумбии устроили учебный лагерь в восточных «льянос» — огромном пространстве саванн и тропических лесов, которое нашпиговано лабораториями по

производству кокаина. Тамз выдумал новое слово «наркопартизан», но колумбийцы подняли его на смех. У них в голове не укладывалось, что марксизм–ленинизм может взять в союзники торговцев наркотиками.

К середине 1983 года Медельинскому картелю противостояло трое преданных этой борьбе людей: Тамз, Фелпс и Рамирес. И они готовились к бою. Однако им очень недоставало глашатая, политика с большим весом в обществе, который привлек бы внимание колумбийцев к проблеме наркотиков, вселил бы тревогу в сердца людей. Тамз был хорошим оратором и умел убедить слушателей, но он — гринго. А Рамиресу как полицейскому не пристало делать политические заявления. Качать открытую войну с Медельинским картелем должен был политик–колумбиец.

Согласно правилам Бетанкур отдал несколько министерских постов оппозиции. В августе 1983 года он назначил министром юстиции сенатора от либеральной партии Родриго Лару Бонилью, тридцатипятилетнего красивого, обаятельного и весьма напористого деятеля, восходящее светило либералов. На его долю выпало расследовать серьезнейшее обвинение в адрес колумбийских политиков — обвинение во взяточничестве. Во время общенациональных выборов 1982 года кандидаты утверждали, что их соперники берут взятки у торговцев наркотиками. Таким путем они выбивали из седла конкурентов. Главной мишенью для подобных обвинений стали конгрессмен от Энвигадо Хайро Ортега и его дублер, кокаиновый король Пабло Эскобар.

Лара Бонилья, будучи честным человеком, возмущался ситуацией до глубины души. А будучи трезвым политиком, отлично знал, как на этом сыграть, как возглавить крестовый поход и стяжать лавры победителя. Не знал Лара Бонилья лишь силы Медельинского картеля. К 1983 году все уже поняли, что картель деньгами пробивает себе путь в коридоры власти. Но люди еще верили, что государственная власть на поверку окажется бесконечно сильнее кокаиновой.

Но они наивно просчитались. Политики давно и повсеместно заигрывали с контрабандистами, брали у них деньги, якобы не задумываясь, откуда эти деньги взялись. Впрочем, и они слабо представляли себе силу картеля. Все полагали, что картель покупает их благосклонность. А он покупал власть над страной.

Лара Бонилья, отчаянный политик–реформатор, по–детски безмятежно ступил в эти джунгли. И наркодельцы набросились на него, точно хищные звери.

9 КОНТРАБАНДНЫЕ ДЕНЬГИ

Конгрессмен Хайро Ортега начал свою речь медленно, тщательно подбирая точные слова. Он рад, что представилась возможность поговорить о «контрабандных деньгах», поскольку весьма обеспокоен «паутиной лицемерия», опутавшей правительство. «Не преследуя никаких личных целей», он хочет расставить точки над «i». Более того, он желает опровергнуть обвинение в своих мнимых связях с наркодельцами, к которым ошибочно относят его коллегу–конгрессмена от Энвигадо Пабло Эскобара. Голос Ортеги окреп, и уверенные слова полетели точно стрелы в министра юстиции Лару Бонилью и других членов правительства. Знакомо ли министру юстиции имя гражданина Эваристо Порраса?

— Нет, — покачал головой министр, — не знакомо.

— Так вот, — продолжал Ортега, — Эваристо Поррас отбыл срок в перуанской тюрьме за контрабанду наркотиков. А в апреле Поррас выписал чек на миллион песо (12 821 доллар) сенатору Ларе Бонилье на избирательную кампанию. — Ортега поднял фотокопию чека повыше. — Не стоит ли конгрессу задуматься,

что связывает министра с этим человеком — признанным китом контрабанды — и откуда взялся миллион. Я отнюдь не намерен ставить министру юстиции палки в колеса и омрачать его блестящую политическую карьеру. Я лишь прошу его ответить, какой морали он потребует от нас, своих сограждан?

Лара Бонилья попал в крайне затруднительное положение. Об Эваристо Поррасе он слышал впервые. О миллионном чеке тоже ведать не ведал. Это, однако, ничего не значило. Подобно прочим политикам он радостно принимал деньги на избирательную кампанию, не интересуясь их происхождением. Теперь же ему непременно надо было выиграть время, чтобы приготовиться к достойному отпору.

Он поднялся с места.

— Моя жизнь — открытая книга, — начал он. Лара Бонилья знал, что безгрешен, и верил — врагам не удастся его очернить. — Мораль, как видно, имеет разные обличья, — произнес Лара Бонилья, уставив на врагов обвиняющий перст. Непокорная прядь упала ему на лоб. — Одни стремятся замарать репутацию честных политиков чеками. А некоторые всю избирательную кампанию проводят на контрабандные деньги, Вы упомянули Пабло Эскобара? Так вот, нам неясно, каким образом удалось ему сколотить «огромное состояние». Из доходов от велосипедного промысла и других «гениальных начинаний»? На эти доходы можно, по–вашему, купить «девять самолетов и три ангара в медельинском аэропорту»? А еще открыть кучу «благотворительных организаций», чтобы давать через них взятки?

Лара Бонилья бил в цель; то немногое, что он знал, превращалось в его устах в прямое обвинение. Впрочем, ни одного нового факта он конгрессу не сообщил. Послужной лист Эскобара был хорошо известен. Новой оказалась лишь невиданная смелость Лары Бонильи. Никто из колумбийских политиков доселе не отваживался говорить контрабандистам правду в глаза. И они даже не вполне успели подготовиться к обороне.

К середине 1983 года кокаиновые магнаты царили, ни от кого не таясь, и были поэтому достаточно уязвимы. Эскобар, Хорхе Очоа с чадами и домочадцами и Карлос Ледер заправляли наркобизнесом, признавая лишь свои собственные законы. Благодаря тугим кошелькам они позабыли, что есть в Колумбии и честные люди, которым их черные дела ненавистны.

Да и немудрено позабыть о миллионах соотечественников, если ты — Пабло Эскобар, «земляк Робин Гуд», если о твоих социальных прожектах вроде «Медельина без трущоб» непрерывно трезвонят газеты. К концу года первые двести бедняцких семей въедут в «Посёлок Пабло Эскобара». Ходят слухи, что состояние Эскобара оценивается в сумму от 2 до 5 миллиардов долларов. Для любого медельинца он — дон Пабло. Такому все с рук сойдет.

Эскобару даже удалось привлечь на свою сторону духовенство — Римскую католическую церковь. В 1983 году медельинские святые отцы, преподобные Элиас Лопера и Эрнан Куартас, сопровождали Эскобара в обществе, входили в совет директоров «беструщобного Медельина» и от имени церкви благословляли Эскобара на все «добрые дела».

В нерабочее время Эскобар радушно принимал гостей в каком–нибудь из многочисленных поместий. Предпочитал он асьенду «Наполес», занимавшую почти 300 гектаров в Пуэрто—Триунфо, в ста тридцати километрах южнее Медельина. Эскобар украсил поместье искусственными озерами, проложил дороги, построил аэропорт. И выпустил на эти бескрайние просторы около двухсот редких животных со всех концов света — верблюдов, жирафов, бизона, лам, бегемотов, пару черных какаду — по 14 000 долларов каждый, — кенгуру, умевшего играть в футбол, и слона, запускавшего хобот в машины — за гостинцами. Въезд на асьенду «Наполес» представлял собою бетонные ворота, увенчанные моделью того самолета, который перевез первую эскобарову партию кокаина. А в главном доме, где размещалось на ночлег до сотни людей, были и биллиардные столы, и бассейн, и вурлицеровские музыкальные автоматы.