Кокон
Шрифт:
– Ветер переменился, вот и все, – Митка сняла с волос заколку с нарядным бантом. – Но остальные расстроились, что мы с мамой не стали нищенками, не ходим теперь по чужим дворам побираться.
Сверкнула застежка заколки, оглушительно хлопнул воздушный шарик. На спинке стула повисла синяя тряпочка.
– Да ладно тебе. Месяц-другой, и вас оставят в покое, – Воик неловко попытался приободрить девочку. – Жалко, что на твой день рождения никто кроме меня не пришел.
В тот день, на печальном празднике, Весея наблюдала за детьми, пока Ждана возилась с пирогом.
– Плевать.
Воик не ответил, посмотрел на Весею в замешательстве. Та тепло улыбнулась сыну, но вмешиваться в разговор не стала
– Слушай, а мы ведь с тобой похожи, – задумчиво продолжила Митка. – Ты тоже натерпелся, потому что живешь по соседству с ведьмой. И меня, получается, примерно из-за того же стали травить. Мы с мамой с ведьмой не якшались – а все равно виноваты.
– Меня не травят, – возразил Воик. – Только никуда не зовут. Ну, мы с ребятами неплохо общаемся на занятиях. А вечерами и в выходные они постоянно куда-то вместе ходят – но без меня. Я один раз напросился…
Воик замолчал. Весея вспомнила тот случай: сын вернулся хмурый, с пасмурным, тяжелым взглядом. Замкнулся в себе, и слова не вытянешь. Она решила не давить на мальчика: захочет – расскажет.
– И что случилось? – требовательно спросила Митка, терзая бант тонкими пальцами.
– На самом деле, все было неплохо. Только я не мог отделаться от мысли, будто я лишний. Понимаешь, это заметно – когда другим из-за тебя неудобно. Ну, они не смотрят в глаза и слова аккуратно так подбирают. Еще постоянно переглядываются: будто у них всех есть тайна, в которую ты не посвящен.
Митка пожала плечами и кольнула заколкой следующий шарик. Весея вздрогнула от хлопка, Ждана крикнула из кухни: "Дочка, прекрати!"
– Это все ведьма виновата! Из-за нее нас с тобой, Воик, избегают. А маме на рынке подсовывают гнилые овощи и тухлое мясо. Как бы хорошо нам жилось без ведьмы!
– По-моему, не в ведьме дело, а в других людях. Ну, сама подумай: ведьма редко выходит из дома, разве что по собственному двору пройдется. Мне кажется, ей вообще ни до кого нет дела. А что до сплетен – про тебя ведь тоже полную чушь болтают.
Про ведьму говорили, будто она воровала детей, насылала болезни, заговаривала животных, чтобы те бросались на хозяев.
– Слушай, ведьме же много лет, а выглядит молодо, – возмутилась Митка. – Издалека так вообще с юной девушкой легко спутать. Вон мама моя не старая, а голова седая – а у ведьмы волосы черные, густые, ниже лопаток. И сама она высокая, стройная. Говорю тебе, без колдовства не обошлось? Да и потом, что же ведьма ест, если из дома не выходит?
– У нее огород… Заросший, правда, но что-то… Деревья фруктовые. Ну и на рынок она порой все же выбирается.
Воик отвел глаз. Весея едва слышно хмыкнула. Не признаваться же, что они с сыном частенько передают соседке то хлеб с сыром, то мясо, то овощи. Не из рук в руки,
Бах! бах! бах! – лопнули оставшиеся шарики. Митка села за стол, глубоко задумалась. Губа закушена, складка меж бровей.
– Ведьмина дурная слава прилипла к нам, не отвяжешься, – сказала Митка после долгой паузы. – Ей-то все равно, а нам несладко. Придется всем и каждому доказывать, что мы хорошие, что с нами можно дружить по-настоящему, звать куда угодно. Ах, как бы я хотела, чтобы ведьмы не стало!
Ждана внесла в гостиную ароматный пирог со свечами, поставила на стол. Услышав окончание фразы, строго посмотрела на дочку:
– Перестань, Митка. Никому нельзя желать худого.
– Я и не желаю худого, – девочка упрямо вздернула подбородок. – Пусть ведьма будет счастлива и здорова – где угодно, только подальше от нас.
И задула свечи.
Ждана замешкалась, оглядываясь по сторонам – потеряла туфлю.
– Давайте я побегу вперед калитку отворять, и Воик выхватил из Жданиной руки ключи.
“Как только вернемся, отругаю его хорошенько: ведь догадался, паршивец, нырнуть в сырую осень чуть ли не голышом! Хотя бы плащ накинул – долгое ли дело? А потом кашель, сопли до колен…” Весея одернула себя. Надо же, как зачерствела, будто закатившийся под печь сухарь. Похвалить мальчика надо за расторопность, за желание помочь.
– Вчера ночью она бредила во сне, то шептала, то кричала. Голова горячая-горячая была, – волновалась Ждана. – Я разбудила, чаем напоила, с мятой и шиповником, меда ложку положила. Укутала. Вроде обошлось. Днем нормальная была. А сейчас вхожу в ее комнату и вижу: сидит, к окну отвернувшись, бормочет что-то. Зову ее – Митка! – поворачивается, а на шее да по рукам – красные пятна. И притронуться не дает, пятится. Раньше такого никогда не бывало.
– А сама Митка что говорит?
– Да она только лопочет что-то, словно ребенок маленький. Не понимаю я.
На миг Весее стало страшно. “Увидит кто-нибудь, донесет – проблем потом не оберешься. Придется ходить в управу, объясняться”. Была бы это не Ждана, женщина выдернула бы руку, сказала: «Извини, тут я ничем не помогу. Сама знаешь, не положено: по бумагам учебного дома я имею право лечить только животных, а у людей – лишь ушибы да простуду. Если прознают, что я чем-то другим занимаюсь…». Но Ждану не отправишь к Рихе, которая по людям: к девчонке та относится не лучше, чем другие. Того и гляди, прогонит с порога. Да и живет на другом конце поселка.
Скрипнула калитка, пропуская женщин в Жданин двор. Воик встретил в дверях. Поймав обеспокоенный взгляд сына, Весея поняла, что дело плохо, и, не разуваясь и не дожидаясь приглашения, прошла в Миткину комнату.
Девочка сидела на кровати прямо под окном с открытой форточкой, в одной лишь тонкой сорочке. На полу выстроились в ряд три соляные лампы, цедили желтый свет. Пятна на коже Митки казались почти черными. Худшие опасения подтвердились.
– Ну, что с ней? – тревожно спросила Ждана.