Кольца Джудекки

На мосту Илья всегда прибавлял шагу, и каждый раз, стараясь быстрее проскочить неприятный участок, отчетливо понимал: психует. Люди шли себе спокойно и даже внимания не обращали на низенькое ограждение, - как раз перевернуться на ту сторону и уйти головой в мутную, завивающуюся водоворотами, воду, - а он торопился так, что мелькали и сливались тускло-голубые, покрытые коркой пыли столбики перил. Какой-нибудь праздный созерцатель, глазеющий

с моста в мутную бездну, непременно вызывал у Ильи суицидальные ассоциации. И не мудрено: раз, примерно в год сюда обязательно забредал настоящий самоубийца. Все остальные мосты в черте города имели высокие перила. Намучаешься, пока перелезешь, а там, глядь, порыв прошел - корячься назад, аккурат в руки набежавшей милиции. Этот же мост проектировал человеколюбец, либо полный дурак.

Сегодня Илья шел медленно. Под ногами хороводились фантики, обертки от "Твиксов" всех пород, резинки жевательной и резинки иного назначения, коробки и коробочки, сплющенные банки из-под пива. К обочине под тротуар набило целый слой. Сложись он в археологическую страту, историки будущего по нему легко угадают, как тут жили-поживали, пили, ели, любили. Нет, пожалуй, "любить" - термин из прошлого или даже позапрошлого века. Сейчас говорят: "заниматься любовью". Очень правильно говорят. Любовь это когда: тяжесть ожидания и муки, и труд достижения, и постижение, и сопротивление. Потом бы радость еще пережить или облом. А заниматься любовью - это как урок: отзанимался и забыл. А если не очень тянет, можно и прогулять.

Возраст, наверное. Вон же стоят, целуются, расцепиться не могут. А когда ты в последний раз целовал женщину на мосту, да еще на закате? Прыщавый влюбленный девушку, между прочим, уже так перегнул, не опрокинулись бы.

Велика все же сила любви. Даже если ты случайный наблюдатель. Немного отпустило.

Скопившаяся в душе мусорная куча, стала меньше, подравнялась, пышности в ней, явно, убавилось. Так глядишь: утрясется, осядет и тоже превратится в культурный слой. Поверх него лягут новые…

Илья огляделся. Просто так, от слабо проклюнувшегося любопытства. Лучше бы не смотрел. По глазам хлестнули лица с одним на всех выражением усталой настороженности - что у алкаша, что у ребенка. Женщина мазнула серым, перламутровым взглядом. Нехороший взгляд. За таким только шагни-зазевайся, и на тебя уже идет охота - ноги бы унесть.

Что потянуло за женским взглядом - хорошо: верный признак выхода из стресса /тупика, пике, кризиса/. Собственно, какой там кризис? Разве - среднего возраста. Это, когда очередной развод прошел как бы мимо, почти не зацепил, а рядовой скандал с молодым главным, - начавшийся с пошлой лести, а завершившийся скрытой угрозой, - выбил из колеи на полдня.

Еще Пронкин умер. Должен был умереть. Там нечем было жить. Умирал долго, по частям, пока не замерло, остановилось, остыло, перестало дышать и двигаться.

Пока не оборвалась тонюсенькая, связующая с бытием ниточка. Родственники, разумеется, в ярости. Как же так! Полгода ухаживали. Врачи - вредители… Теперь жди жалобы. Ну, да не в первой.

Но все равно - скверно. От того, что умер, хоть и жить было нечем.

Перила кончились. Щербатый тротуар сбежал с моста, оборвался перед "зеброй", а за переходом свернул в узкий каменный переулок. Еще чуть-чуть и - дома. Пусто, тихо. Холодный уют, покинутого ненужной женщиной очага. И ладно. Перемелется.

Переживания на данный момент связаны не с фактом распада семьи, а с тем, что надежда на счастливый исход тает, тает. Почти растаяла. Возраст, а что еще? И пришедшая с ним, пустая житейская мудрость.

Илья свернул в узкий проезд-коридор, щелившийся между домами - двум машинам не разъехаться. Тут недавно меняли покрытие. Под ногами тянулась серая, проложенная вплотную к стенам, полоса асфальта, по сторонам - глухие без окон стены, а на высоте шести этажей - еще одна серая полоса - небо.

Сзади загрохотало, забилось многократно отраженное от стен эхо зиловского движка.

Илья вжался в стену. Так не зацепит. А если зацепит? По позвоночнику продрало холодом. Приходилось, знаете ли, видеть…

Впереди мелькнуло и закрыло свет. Оттуда тоже донесся скрежет и стук. Илья распластался по стене, беспомощно наблюдая, как к нему с обеих сторон приближаются, не сбавляя скорости две машины.

Они, что, не видят?!!

Его накрыли грохот и волна жара. Как в замедленной съемке надвинулся борт ЗИЛа.

У самых ног, проворачиваясь, визжало колесо. Подножка метила, расплющить колени.

Страха не случилось. Не успелось…

Все?

Все!!!

Все…

Сейчас! …

Но шероховатая стена, в которую вжимался Илья, вдруг потеряла неумолимую, смертельную плотность. Она уже не выталкивала под визжащее колесо, под удар стальной подножки. Показалось, стена его всасывает.

Последним проблеском сознания явился туманный коридор, перегороженный вклинившимся в стену грузовиком.

Прибывший на место аварии наряд ГИБДД, обнаружил лобовое столкновение двух машин.

С обеих сторон движение ограничивали запрещающие знаки. Впрочем водитель ЗИЛа, принадлежащего коммунальному хозяйству района, имел право въезда. Пострадал он не сильно: множественные порезы, от разлетевшегося стекла, вывих плеча, да сломанные ребра. Перепуг, конечно, плюс запах перегара с примесью свежака.

Водитель Ауди: Аскаров Вахид Омар-оглы - невменяем. Зрачки узкие, сознание спутанное. На локтевых сгибах "дорожки" от инъекций. Пассажир: Мамедзаде Ахмед Мамед-оглы скончался на месте от черепномозговой травмы.

После того как с большими техническими трудностями обе машины были извлечены из переулка, среди кусков штукатурки и железного лома обнаружен кейс с медицинскими документами: истории болезни за период с 1999 по 2002 гг в количестве трех штук; записная книжка, с вложенной в нее карточкой профсоюза медицинских работников на имя Донковича Ильи Николаевича сорока четырех лет; медицинский страховой полис на то же имя. Кроме того, в кейсе обнаружены сигареты "Данхил", зажигалка одноразовая, карандаш.