Кольца Джудекки
Шрифт:
И как я, интересно, выгляжу в роли судии? Сергею в глаза смотреть стыдно и страшно. Но придется.
Углов не набычился, не налился густой яростью. Наоборот - обмяк. И что самое поразительное, закручинился. Печально оглядел Руслана, потом самого Илью.
Смотрел, будто ждал от них приговора. Или действительно ждал?
– Мне надо уходить, - разорвал ожидательную, нервно замершую, тишину Руслан.
– Куда?
– спросил Илья. Сергей даже не пошевелился. Знал, надо полагать, куда.
– Т Ты уходишь и город?
– Нет - к себе домой.
– Черепаха приплыла, -
Ах, вот оно что! Прибыла, оказывается, самоходная, живая баржа, и тем все решилось. Уже решилось! Иначе не сидел бы Владыка так обреченно. Г-н Углов успел все обдумать и взвесить, решение принял и теперь Илью разбудил, что бы спросить: с нами идешь или остаешься?
Да что тут думать! Илья осекся, в который раз уловив себя на том, что приписывает другим свои мысли и порывы. Ему стало страшно.
Он никогда не понимал Углова. То есть понимал, разумеется, но не до конца. Там, где Илья давно бы скапустился, сдох, Сергей выходил, если не победителем, то, во всяком случае, живым. А там, где путь казался Илье ровной дорожкой, Углов вдруг принимался петлять и кружить, непонятно, что выясняя, непонятные выводы делая; и, исходя из них, совершая глупые нелогичные поступки. Но - гадство!
– опять оказывался по большому счету прав.
Ой, тяжел чужой потенциал! Не вынести его чахлому бывшему интеллигенту, тем более, что жив до сих пор только благодаря вон тому горрилоподобному, корявому мужику.
Илья уже некоторое время сидел, обхватив голову руками, будто собирался скрутить ее как пробку. За плотно закрытыми, прижатыми веками, вспыхивали радужные овалы и сплывали вниз. Мысли тоже схлынули. Голове стало легко.
– Ты уходишь со мной, или остаешься тут?
– спросил его Руслан.
– С тобой?
– Да. Черепаха ждет. Мы доберемся на ней до Сава. Оттуда ты можешь попасть в свой мир. Если захочешь, конечно.
– А если нет?
– машинально спросил Илья. Спросил, не ожидая ответа, но Руслан отозвался:
– На Саве люди не живут. Им там трудно. Но ты можешь остаться в этом мире. Здесь есть другие населенные острова.
– Погоди… Почему ты спрашиваешь только меня?
Сергея Руслик не спрашивал, даже в его сторону не смотрел.
– Я остаюсь, - глухо обронил Углов.
Вот значит, откуда рожа печальная взялась. Оплакивает г-н Углов, навсегда потерянный, родной мир, но покидать благоприобретенный трон не собирается!
– Остаешься?!!
– Илья заорал, позорно распуская нервы. Хотелось не просто кричать - бить кулаками в красную, перекошенную рубцом, рожу.
– Царствовать будешь?! Народ рисом кормить, женщин кастрировать, чтобы не плодили неудобных подданных? Только не забывай отправлять самых отчаянных в отряды, иначе останешься без тамошних подношений. Да не лютуй тут особенно, а то не кем станет править. В нелюдя собираешься превратиться, или уже?
Орал и понимал всю непоправимость своего прорыва. Распустил язык. Распустился.
Надо было просто… Ударить? Заставить идти с собой? В голове лихорадочно плясало и дергалось. Вот-вот, - сообразил Илья остатками разума, - грохнется в обморок.
Удар, примерно такой же хлесткий как тот,
Отрезвление наступило мгновенно. Только сделал шаг, в голове прояснилось. Илья остановился и впервые увидел, как осунулось, почернело лицо Сергея. Тоска полоснула по глазам.
Они уходили, он оставался.
И тогда Илья встал на колени:
– Пойдем с нами. Я тебя прошу. Представляешь? Снова оказаться дома? А не получится - заживем среди местных. Не пропадем.
– Дома?
– Углов скосил зажатый в нитку рот.
– Меня там, конечно, встретят с полной радостью. Корону вернут. Править стану. Как тут. Только там я ничего не смогу изменить. Понимаешь? Ни хрена ты не понимаешь! Я там до конца обязан блюсти чужие законы. Они мне не нужны. Не хочу! Я лучше тут попробую. Уходите. Вижу, как тебя ломает, а сделать ничего не могу, разве в котел отправить, чтобы не мучился. Ты вот-вот с ума съедешь. Не можешь ты по краешку бегать. Тебе можно только в серединке, чтобы взвесить все и отмерять. Край тебя разотрет и развеет.
Следа не останется. Возвращайся в нормальный мир. А я тут попробую.
И дальше, напирая, или просто являя свою обычную почти нечеловеческую волю:
– Пойми, меня там по настоящему никто не ждет. Постыло там. А здесь… видно будет.
Морская башня вымерла. Углов разогнал придворных. Пусть отсидятся. Перестройка в массах должна сопровождаться определенными болезненными проявлениями. И хрен с ними: перемучаются, зато, завтра легче встанут под новую волю. Скорее всего, подумал Илья, запоздало кляня себя за давешнюю вспышку, Серый прогонит отсюда всех, останется с горсткой самых нужных, или найдет кого-нибудь себе под стать.
Только - вряд ли. Ну, ему виднее. Что ему виднее, сам недавно только понял.
Они поднимались, наверное, по сто пятьдесят первому пролету лестницы. Сергей гнал их наверх. Вернее, гнал только Илью. Руслик козликом скакал впереди обоих.
Лестница вывела на смотровую площадку, ограниченную высокой балюстрадой. По углам - массивные колонны подпирали крышу.
В середине площадки высилось каменное сооружение с лесенкой. Там был вмурован круглый чан.
Котел, сообразил Илья. Сразу повеяло жутью. Битый загривок заморщился. Он собрался остановить Руслана, но тот уже влез на узкую, опоясывающую сооружение, площадку; качнулся к котлу, отпрянул.
Сергей двинулся за ним. Несколько шагов, и встанет рядом…
Илья усилием воли - что там от нее осталось - одернул себя, матом прошелся по собственным достоинствам. Не мог Сергей задумать плохого.
А если мог? Заманил их к котлу, сейчас спровадит, и останется последним носителем тайны Дитов.
И что он с ней сделает? Поведет на Сав войско зомби по воде аки посуху? А диты его там встретят как родного и покорятся. Дурак вы, г-н Донкович, прости Господи.
Вам, г-н Донкович, просто страшно: освобождение рядом, совсем чуть-чуть осталось.