Кольца Джудекки

Огнева Вера Евгеньевна

Идти было трудно, но с помощью водоноса, короткую, в два десятка шагов, дистанцию, по заполненному искалеченными людьми помещению, он все же одолел.

"Ординаторская" - место, где расположились на отдых братья милосердия, сильно отличалась от таковой в алмазовской лекарне. Там хлипкая занавеска отгораживала угол. Здесь имелось отдельное помещение с дверью. Ее едва притворили: мало ли кто еще заблажит.

Илье указали на топчанчик. Вольготно не разляжешься - узковат, коротковат.

–  Устраивайся, вот, - махнул рукой водонос.
– Посиди, поешь с нами, да иди себе

на место. До рассвета перебудешь, а там уж и не знаю, куда тебя определят.

–  А тут и знать нечего, - перебил его товарищ.
– В темницу. Куда еще?

–  Строго у вас, - подкинул Илья для затравки разговора.

–  Ты только не болтни, что у нас обретался. Нам и так искупать еще и искупать.

–  Провинились?

–  Нарушили, - уныло подтвердил водонос.

–  Тебя как звать-то?
– спросил второй санитар, устанавливая лампу на край стола,

–  Меня вот Родригой кличут, а его…

–  Диего, по-здешнему, - представился парень.

–  Не похожи вы на испанцев. Физиономии у обоих абсолютно рязанские.

–  Обижаешь. Я из Подмосковья из самого ближнего. Бутово. Может, слыхал?
– обиделся на рязанца Родриго.

–  Сколько ты здесь?
– спросил Илья.

–  А что?
– насторожился собеседник.

–  Бутово - уже район Москвы.

–  Ох-хо-хо. Как время идет! А ты, стало быть, недавно проявился?

–  Ромка! С ума сбрендил, такое говорить?

Родриго-Ромка с опаской покосился на Илью, но пояснил:

–  У нас положено говорить: воскресенец. Дома выходит помре, а тут воскрес - Чудо Господне.

–  Ты из какого года?
– спросил у него Донкович.

–  Из шестьдесят восьмого. На последнюю электричку торопился. Решил сократить дорожку и двинул по путям. Тут - маневровый. Смотрю, наезжает. Я от него. Вдруг вижу - он совсем маленький и как бы внизу. Потом меньше, меньше… потемнело все.

Потом тут очутился.

–  Сразу в Игнатовку попал?

–  Ага, - и глухо замолчал.

Понятно. Человек долго живет совершенно другой, отличной от прежней, жизнью, потом приходит любопытный новопроявленец и начинает пытать: что, кто, как, где.

А может, человек не хочет, может гонит свои воспоминания. Ему тут лучше, или наоборот хуже во сто крат, и память о другой жизни так или иначе ранит.

–  Меня дома Денисом звали. Это тут имена всем новые дают, вот я в Диего и превратился. Сначала лякался, потом привык, - заговорил второй санитар.

Опасаясь, что и он уйдет в глухое молчание, Илья не стал приставать с вопросами.

Но тот сам начал рассказывать:

–  Село Киберспасское Васькоского района Большеградской области. А прихватило меня в армии. Только забрали, в учебке еще. Лето как раз было. Погнали нас в поле: марш-бросок с полной выкладкой. Я пробежал маленько, да в лесочек и свернул, лег под кустик. В лесу тихо, чисто. Никто над ухом не орет, никто между пальцами горящую бумажку не сунет. Спать хотелось, спасу нет. Лег, значит, под кустик и быстро так засыпаю. Проснулся, рядом что-то ревет. Видеть - не вижу, но понимаю: оно на меня ревет, двигается, то есть. После все думал: танк это был, или вертолет мне на голову садился.

Я и стал в куст вжиматься. Да так вжался, что аккурат на главной площади тут воскрес.

–  А год?
– осторожно спросил Илья.

–  Семьдесят второй. Ты сам из какого?

–  Из две тысячи второго.

–  Ну! Не врешь?

–  Зачем?

–  И как там оно?
– темные глаза Дениски заблестели.

–  Хреново. По сравнению с городом Дитом - нормально. А так - хреново. Но если честно, я бы весь город этот с его тайнами и небывальщиной сменял на одну садовую скамейку дома, и чтобы кусочек парка. Так бы и жил на ней зимой и летом.

–  В милицию заберут. За тунеядство.

Наверное, тридцать лет назад она так именно и называлась - милиция. На сегодняшний день ее иначе как ментовкой не именовали. Но не объяснять же. Зачем?

Мир оставшийся там - незыблем. Парень не поверит. Или поверит, да озлобится на носителя плохих вестей.

Ромка из Бутова, как сидел, так и заснул - с прямой спиной. Когда они обернулись на тихий храп, Денис пояснил:

–  Вишь, как в гвардии насобачился. Спит и сидя и стоя. Главное - не шелохнется.

Только шаги услышит, встряхнется, и будто ни в одном глазу сна не было. Если при нем тихо разговаривать, нипочем не проснется.

–  Получается, здесь тоже русские живут?
– спросил Илья, на всякий случай понизив голос.

–  Всякие, но в основном наши. Высшие гранды конечно испанцы. Только думаю, врут они.

–  Имя у тебя испанское.

–  Такое дали. Кто ж тут спрашивает? Нарекли Диего Каваллеро. А мне и ладно. Я так напугался сначала, что почти ничего не помню. Решетки какие-то, камеры, допросы. Спрашивают, в Бога веруешь? А у меня отец священник, - Диего будто извинялся за такую подробность собственной жизни.
– Я отвечаю: верую. Крестись, говорят. Я перекрестился. Только когда руку опускал, соображать начал. Смотрю - ничего. Главный головой кивает и говорит мне: креститься положено иначе. Показал даже. Отвечаю: у нас так не принято. Я ж православный.

Диего глянул по сторонам и, наклонившись к уху собеседника:

–  Три дня мне объясняли, как надлежит креститься. Так доказали, до сих пор память на спине осталась.

Впрочем, задирать рубаху и показывать рубцы не стал. Илья без того верил, соображая по ходу дела, что и к нему, перебежчику, начнут приставать с подобными вопросами. Что же ты им, Илья Николаевич, ответишь? Ага! Нечего отвечать.

Молчание, надо полагать, на этой стороне речки рассматривается как саботаж. Если Дениске три дня вправляли в мозги крестное знамение, то на тебя вся неделя уйдет.

Следовательно, крестись, как велят, да глаза задирай хоть на размалеванную доску, хоть на резную арабеску, хоть на дырку в углу. Ты ж не новопроявленец тепленький и перепуганный, ты уже битый волк. Выживи для начала, а там видно будет.

Дениска-Диего начал моститься на своем топчане. А у Ильи на языке крутилось еще множество вопросов:

–  Погоди. Поговорим еще.

Диего сел, отвел глаза:

–  Так ведь - нельзя. Узнают, и тебе и мне несдобровать. А, ладно! Когда еще придется. Спрашивай.