Кольца Джудекки
Шрифт:
– Пошел чесать, - прогудел "Буслай". И - Илье: - Ты вижу человек неглупый, понимающий, может, даже. Скажи, если мы вас отпустим, заразу по слободе не понесете?
– Нет, - с облегчением заверил его Илья.
– На лицо также, - не унимался "чекист", - имеет место сговор одного из членов трибунала с подследственным.
– Этого писать не буду.
– Тогда считаю своим долгом донести о коллективном заговоре, имеющем своей целью…
Событие, оборвавшее речь чекиста не столько позабавило, сколько озадачило. Хотя, что такое скандал во властных структурах? Мог бы
Что уж про Ад толковать!
Буслаевидный мужик с неожиданным проворством перепрыгнул низкий стол, крутнулся на каблуках и на краткое как дуновение смерти мгновение навис над чекистом, а далее, не размениваясь на политесы, со всей силушки влепил, означенному члену трибунала, солидного леща. Не рассчитанная на такие нагрузки комплекция легко порхнула над дальним концом стола и приземлилась у стены - Требую, записать…
– Щас я те пропишу. Только подойди поближе, - плотоядно улыбнулся купчик.
Ко всеобщему разочарованию продолжения полемики не последовало. Чекист нарочито долго со стонами поднимался, отряхивал одежду, охал и, наконец, с видом до глубины души оскорбленного достоинства занял свое место. Каждая клеточка комиссарского тела, каждая праведная морщинка вопила: "Вы - меня… да я - вас!
Ну, погодите! Не стану, не проголосую, не подпишу!" - Записал, - между тем, констатировал председатель.
– "Проявленца неизвестной нации, незнамо как зовут, проявившегося девять дней назад, считать умершим своей смертью от непереходчивой болезни. Проявленцев: Илюшку Донкова и Харитошку Онипченка, явившихся в городе Дите, Алмазной слободе три и шесть дней назад, из карантину выпустить. Ренкакман…Тьфу! Штафирка, как написать-то?
Но "чекист", состроив брезгливую мину, отвернулся.
– Запишем: один идет младшим помощником в лекарню. Другой… куда другого? Эй, Харитошка, какое дело дома справлял?
– Надзор за общественным порядком. Старостой был, - елейно пропел харьковчанин.
– Эк куда хватил! До такой должности у нас трубить и трубить, - прогудел бас.
– На общественные работы пойдешь.
– Протестую, - нарушил собственный бойкот чекист.
– В лице товарища Онипченка мы имеем готового спеца по надзору за контингентом.
– Записал: направлен на общие работы. Будешь свою закорючку ставить?
– обернулся председательствующий к вредному заседателю.
– Нет!
– И не надо. Пойдет при одном воздержавшемся - большинством голосов.
– Вы не имеете права!
– Имеем.
Были сборы не долги… Тряпочный кошелек, что совсем недавно болтался на запояске покойника, мелькнул в руках харьковчанина. Илья машинально охлопал свои карманы. Нож, зажигалка "Зиппо", - чем он интересно тут будет ее заправлять?
– документы были на месте.
Процедура выпушения прошла в торжественном молчании. Каждому сунули квадратный талон /квиток, паспорт, папир/ с именем и печатью. В центре круга шла кривоватая надпись: "Слобода Алмазная". Удостоверение, значит, местной личности. Просто, как мычание.
На законный вопрос Ильи, где находится больница, исчерпывающе
– Дойдешь до реки. Там - рядом.
Харьковчанин спрашивать не стал, как только приоткрылась дверь, юркнул и был таков. Понятно - девять суток в каменном мешке, да еще в компании с сомнительными личностями. После демарша с ножом Илья и себя к таковым причислил.
Свобода встретила тусклым светом, пылью, лохмато припорошившей стены домов, да серой вереницей прохожих. Голодом, между прочим - тоже. С утра карантинников не кормили и, как найти пропитание, не сказали. Вообще никто ничего не разъяснил.
Возмутительно! Бардак в Аду! А если серьезно: для вас, г-н Донкович, проявление - факт, разумеется, из ряда вон выходящий, а для них - банальнейший. Каждому объяснять, что тут и как, язык сотрешь. Сами разбирайтесь в здешней жизни \ если оно - жизнь \. Желательно, правда, в самом начале процесса не сдохнуть от недостатка информации.
Потоптавшись на месте и немного обыкнув к пространству, Илья двинулся по, мягко сбегавшей вниз, брусчатке. Река протекала где-то там, внизу. Не вверху же, откуда он третьего дни был приведен стражником байкерского вида. Кстати, возвращаться к месту проявления категорически не хотелось. Хотелось: есть, выпить, отмыться, почистить изрядно замурзанную одежду. Поспать, наконец, по-человечески.
К общему физическому дискомфорту прибавилась тревога: в карантине, как ни крути, присутствовала некая определенность, типа - прописки. Есть в паспорте штампик - иди мимо ментов, помахивая кейсом. Даже плюнуть можешь в их сторону, вроде случайно. Нет - изображай паиньку, иначе получишь по башке: "бомж, черномазый, морда жидовская, глиста интеллигентская…" - в зависимости от того, какой именно тип не нравится блюстителю порядка. Хотя, вот же в кармане - аусвайс с печатью. Прорвемся! Есть больница - а работа дурака всяко найдет.
Мысль о работе согрела. Невостребованность грозила натуральным абстинентным синдромом. "Мы отравлены нашей работой и нашей востребованностью" - говаривал Азарий, светлая ему память. Надо бы ухнуть с головой в новые, неизведанные ощущения, - приключение ведь случилось, мать его ети, - нет, так и будешь бродить по пыльному Аду, рыща кого бы вылечить.
Ей Богу, щас рехнусь - успел помыслить Илья и вмиг потерял нить. Он и сам не заметил, как оказался в центре небольшой компании. Его окружили четверо мужчин - мужиков, пацанов, братвы местного разлива - и начали теснить в простенок.
Четвертый, стоя на углу, озирая окрестности.
– Проявленец?
– спросил центральный нападающий. У него одного поверх грязного рубища была накинута легкая, анахроническая курточка. Зубы во рту с короткой верхней губой торчали через один, а рыжеватая шевелюра по густоте напоминала собачью шерсть.
– Ну.
– Че нукаешь? Закона не знаешь? 3а непочтение к старожилам - штраф. Скидавай кожух. Дрянь, конечно, но и такой сойдет.
Расставаться с курткой Илье, мягко говоря, не хотелось. В ход пошел, уже оправдавший себя в деле защиты шкурных интересов, нож. Запоздало пожалев, что не захватил из дому охотничий тесак, Илья выкинул лезвие.