Кольцо Афродиты
Шрифт:
Особенно странным представлялось то, что усмиренный объект предстоящих исследований был оставлен привязанным крепко-накрепко к операционному столу прочнейшим синтетическим жгутом, и – вот тебе на! – дверь лазарета на утро оказалось невозможно открыть.
Интересно, долго еще будут греметь своими топорами матросы?
Гулкие удары сделались глуше.
Доктор фон Клюве понял, что топорники наконец-то прорубились сквозь первую дверь и принялись крушить вторую, ведь вход в лазарет был оборудован тамбуром. Итак, невольно подумалось ему, в ближайших планах теперь – ремонт, разбитые в куски
Фон Клюве обвел взглядом сидящих за столом коллег. Отметил, как пристально на него смотрит Дайана Стемплтон, хоть и с опозданием, но явившаяся на совещание. Дурочка, подумал он, не понимает, что неведомый ночной гость из океана представляет собой особо ценный научный материал. Да весь ученый мир скоро зашумит и зарукоплещет тем, кто сидит сейчас в кают-компании, за их невероятные, сенсационные открытия!
Хотя, если разобраться, главная заслуга в этом будет принадлежать ему, скромному судовому врачу Герману фон Клюве. Почему Дайана смотрит на него с такой ненавистью? Разве он не заботится о научной репутации экспедиции? Впрочем, лавры скорее всего достанутся отцу этой девушки, как-никак он тут капитан и руководитель, к тому же его имя в научных кругах хорошо известно… Звуки от ударов топоров смолкли.
– Только бы нашему экземпляру не нарушили кожные покровы, вот что лично меня беспокоит, – произнес Джек Ван Столлен, океанограф из Королевского университета в Осло, выполняющий на «Исследователе» также обязанности таксидермиста.
Все чучела морских животных, привозимых из экспедиций, выполнялись его искусными руками.
– Этого вам никто не может обещать, – сказал фон Клюве и подал команду: – Всем приготовиться! Как только объект будет обездвижен, немедленно приступаем к вскрытию.
Дайана сидела ни жива ни мертва. Вот это испытание для девичьих нервов, за что?! Почему отец заперся в каюте и не отзывается?! Господи, да жив ли он?!
Фон Клюве победно взглянул на собравшихся и тихо произнес фразу, достойную, как он считал, попасть в историю великих открытий медицины:
– Итак, нас ожидает нечто потрясающее. Вперед!
Все повставали с мест и потянулись за ним к выходу, кают-компания опустела.
Дайана, оставшаяся за столом одна, с трудом поднялась и, еле переставляя ноги, направилась следом за всеми в судовой лазарет. Как жестоки люди, почему так несправедливо устроен этот мир? – думалось ей.
Она пожалела несчастного осьминога, а они не хотят сжалиться над человеком, пусть чем-то и отличающимся от них, но прекрасным – уж ей-то это известно! Таким ласковым и нежным… Неужели они убьют его? Нет, этого никогда не случится! Бог есть, и он не допустит, чтобы страшное преступление совершилось…
У входа в лазарет ей встретился боцман Фергюссон, с грустью взирающий на останки дверей, лежащих рядом в виде груды изрубленных досок. Он спросил:
– Ты что такая печальная, Дайана? Это мне печалиться надо. Смотри, сколько работы прибавилось!
И боцман с ненавистью пихнул ногой топор, валяющийся на палубе.
Дайана вошла в лазарет и остановилась, с удивлением оглядываясь. Ну и картина! На том, что совсем еще недавно называлось операционным
Увидев перед собой девушку, он многозначительно произнес:
– Sic transit gloria mundi…
Дайана знала латынь. «Так проходит мирская слава», – вот что сказал печальный барон. Значит, из его и Садовского затеи ничего не вышло. Девушка мгновенно воспряла духом.
Ура, эксперимент провалился! – мысленно прокричала она, внешне, впрочем, никак не выказав своего ликования.
К тому же ей сразу стало жаль отца. Бедный, ведь все расходы на восстановление лазарета лягут на его плечи. Еще бы, мощная специальная лампа, предназначенная для освещения операционного стола, оказалась сорванной с потолка, разбитой и искореженной так, что только по сплющенному отражателю, можно было догадаться о ее недавнем предназначении. Сам же стол, изуродованный до неузнаваемости, напоминал теперь абстрактную скульптуру из крашенного белой краской металла. Плюс к этому повсюду громоздились опрокинутые и разбитые шкафчики… Хирургический инструментарий и медикаменты тоже теперь придется покупать, поскольку все это вперемешку с битым стеклом валялось на полу, под ногами…
Но где остальной народ, где Казимир Садовский и его жертва – беззащитный против лошадиных доз стабилитана, топоров и огнестрельного оружия ночной пленник? Где же Зигфрид?!
Не мог ведь он сбежать отсюда? Согласно настоятельному требованию, выдвигаемому портовыми карантинными службами к подобного рода судовым помещениям, иллюминаторы лазарета были забраны толстыми стальными прутьями.
Видимо, доктор прочитал удивление на лице Дайаны, поэтому и указал на вентиляционный короб под потолком в углу комнаты. И девушке все стало понятно!
Ночной пленник, освободившийся от пут, исковеркавший при этом стол, сорвавший и разбивший лампу, составил друг на друга шкафчики, вытрусив из них предварительно содержимое, взобрался по ним наверх, взломал обшивку короба и благополучно выбрался на шлюпочную палубу, а там… Что ему, чувствующему себя в водной стихии как дома, могло помешать кинуться в волны и скрыться? Сейчас с его-то умением плавать он уже находился далеко!
– Не мог пожертвовать свои недоразвитые мозги для пользы науки! – раздался за спиной девушки голос Казимира Садовского. – Во всем виноват боцман Фергюссон, не поставил нас в известность о возможности побега объекта через вентиляцию. Что же, так и будет доложено капитану.
Боцман, стоявший рядом с ним, не произнес ни слова, только горестно вздохнул, глядя на разруху и непригодное судовое имущество. А Дайана пережила еще один миг безмолвного ликования. Ее сердце забилось радостно, на душе стало спокойно. Зигфрид был жив, ему ничто не угрожало!
Она улыбнулась боцману, показала язык Казимиру Садовскому и легкими шагами направилась к трапу, решив подышать свежим воздухом.
3
Пространство над океаном было наполнено хором голосов – волны и ветер исполняли величественную песню, славящую Творца. Все это походило на звучание церковного органа. Впервые после выхода в море Дайана прислушалась к этим изумительным звукам.