Колдунья-индиго
Шрифт:
— Ну, сама села. И что это доказывает? Почему ты этим интересуешься?
— Нет, ничего. Просто так спросил. Иди! — махнул рукой Курсаков.
При выходе из особняка Глеба поджидал бывший капитан полиции, бывший закадычный друг, а ныне коллега по расследованию несчастий, обрушившихся на никандровское семейство, но в то же время и непримиримый идеологический противник — владелец и генеральный директор охранно-сыскной фирмы «Следопыт» Павел Васильевич Горюнов по прозвищу Горюныч, он же Пригорюныч.
— Хочу пожать твою честную руку хотя бы на прощанье, если при встрече ты изображал
— Ты сначала верни прикарманенные тобой деньги, а потом уже разглагольствуй о честной руке, — твердо сказал Глеб.
— Не верну! И даже не отдам тебе твою половину, пока не буду уверен, что ты не выкинешь эти деньги на собачий санаторий, как уже поступил со своей премией, — так же твердо ответил Горюнов.
— Почему обязательно на собачий санаторий? — несколько сбавил тон Глеб. — Я могу перевести их анонимно в какой-нибудь благотворительный фонд.
— Ага. Чтобы кто-то прикупил себе дачку в Испании или пристроил к уже имеющемуся там особнячку бассейн с морской водой? Дудки! Не отдам ни копейки, пока не увижу, что мозги у тебя встали на свое место. Лучше иди ко мне в фирму совладельцем и заместителем генерального директора или, если хочешь, сам становись генеральным директором, а я буду твоим заместителем.
— Пошел ты! — огрызнулся в ответ Панов и направился к воротам усадьбы.
На главной аллее он увидел Тимура, в мрачном настроении скребущего метлой узорные изразцы аллеи.
— Разжаловали в дворники! — пожаловался экс-водитель и охранник Глебу. — Еще хорошо, что не заставили подтирать за Усей с Русей их неожиданности. Это Юлечка, чтоб ее, мне подсуропила. Требовала даже, чтобы меня совсем уволили. Едва обошлось…
«Мда, — подумал Глеб, — несмотря на все трагические события и суматоху этих дней, Юлия не забыла о своем обещании. Тимур пожалел-таки о своем бездушном отношении к собачкам. Как видно, заступничества Нелли Григорьевны, а может, и самого Никандрова, хватило лишь на то, чтобы спасти бедолагу от окончательного расчета».
Посетовав на собственную судьбу-злодейку, Тимур не забыл помянуть и погибших охранников — Артемова и его напарника Павла:
— Бедняга Павел, — у него, говорят, голова была расколота надвое, а у Артемова вообще осталось полголовы, да еще и весь обгорел!
Потом Тимур пособолезновал двум покалеченным в аварии коллегам и поинтересовался у Глеба, какой, по его мнению, каре российская Фемида подвергнет виновника ДТП — угонщика КамАЗа?
— Видимо, никакой, — объяснил Глеб. — По мнению лечивших этого парня врачей, он мог в тот момент быть невменяемым и потому не отвечает за свои преступные действия. Но психиатрическая экспертиза еще не закончена, и до решения суда далеко. Скорее всего, его поместят в стационар, а через полгода-год отпустят на все четыре стороны.
— Как это «никакой»?! — у Тимура от возмущения слюни полетели изо рта, он на минуту забыл даже о собственной обиде. — Угнать машину, выпереть на ней на
— Вообще-то я считаю, что невменяемым, а потому и не несущим ответственности за свои деяния можно признать только того, кто разбивает собственную голову. А если он раскалывает чужую, а свою у него хватает ума поберечь, то никакой он не сумасшедший и должен отвечать за свое преступление по полной программе. Но это мое личное, субъективное мнение. А закон указывает другое, и мы все обязаны этими указаниями руководствоваться. Как говорили древние римляне: «Закон суров, но это закон».
Тимур в ответ только смачно сплюнул на цветные изразцы аллеи и еще ожесточеннее замахал метлой.
У ворот поместья с их стражем Сергеем Кузьмичом беседа состоялась точно такая же, а по поводу последствий ДТП — слово в слово, как и с разочаровавшимся в законе грубияном Тимуром. Только чувствуя в подполковнике запаса Космических войск родственную офицерскую душу, Глеб несколько расслабился и позволил себе завершить свой прогноз судьбы невменяемого угонщика эмоциональным восклицанием: «Идиоты!» Однако и по-офицерски духовно близкий ему Воробьев с ним не согласился, правда, выразил свое несогласие не грубым плевком под ноги оппоненту, а лишь культурно его поправил.
— Не идиоты, а вредители! Они умышленно все доводят до абсурда! Это же пятая колонна! Масоны проклятые!
Подумав, что такие резкие высказывания могут отвлечь их от главного вопроса и завести не в ту степь, Глеб поспешил переменить тему разговора и попросил Воробьева припомнить обстоятельства их первого знакомства, то есть утро того трагического дня, когда погиб Никита.
— Кузьмич, вспомни: Дуня Артюнянц, ну та нервная девушка на лихой кобыле, которая облаяла тебя ни за что ни про что и умчалась карьером в сторону леса… Не проскакала ли она в скором времени в обратную сторону, к усадьбе Артюнянца?
— Нет, не проскакала. Если бы она возвращалась, я обязательно услышал бы цоканье копыт по асфальту. А что это вы все этим интересуетесь? И Духанский, и Новиков меня об этом расспрашивали.
— Продолжается следствие, — туманно пояснил Панов, — поэтому уточняются все события того дня. А какое время потребовалось бы Дуне, чтобы доехать обратно до усадьбы Артюнянца, если она все-таки возвращалась обратно, а ты просто стука ее копыт не расслышал? В смысле, конечно, стука копыт не Дуниных, а ее кобылы?
— Во-первых, я не глухой, и слух у меня отличный, — недовольно возразил Воробьев. — Если я говорю, что она не проезжала обратно мимо ворот, значит не проезжала. Во-вторых, у Артюнянца не усадьба, а поместье, и вдвое больше, чем у Никандрова. Это целая латифундия! И в-третьих, если бы Дуня скакала таким же карьером от наших ворот не в сторону леса, а в обратном направлении, к владениям Артюнянца, то эта скачка заняла бы у нее минут пятнадцать-двадцать.
— А если добираться до его царства от никандровских ворот кружным путем, на это сколько времени потребуется?