Колесо Фортуны
Шрифт:
– Интересная получается карусель!
– сказал Кологойда.
– Выходит, товарищ директор, барин может оказаться и в колхозе?.. Раз такое дело, давайте, ребята, припомните, какие у того барина были контакты с Лукьянихой?
– Никаких контактов не было!
– твердо сказал Сашко.
– Я бы знал.
– Были!
– закричала вдруг Юка.
– Мне же Галка сегодня утром рассказала!.. Она их вместе видела!
Только когда началась эта история с Ганом-Ганыкой, у меня все из головы вылетело...
– Какая Галка?
–
– Нашей хозяйки дочка, Галка Удод.
– А ну, давай сюда ту Галку! Только быстро!
Если во дворе и поблизости никого не было, Галка на кур и теленка кричала толстым, грубым голосом, какой бывает только у пропойц: "Куды? От шоб тоби повылазыло!.. А шоб вы повыздыхалы!.." На самом деле пропойного баса у нее не было, она была очень застенчивой девочкой, с людьми знакомыми разговаривала мягко и так тихо, будто не говорила, а шелестела, при незнакомых замолкала вовсе и заливалась краской от одного взгляда на нее.
На призыв Юки Галка подбежала, но, узнав, что ее требуют в сельсовет, вспыхнула и уперлась точь-в-точь как "дурне теля", на которого она орала у себя во дворе.
– Та я не пиду! Не хочу! Та шо я там не бачыла?
– Да иди же, тебе говорят!
– рассердилась Юка и за руку втащила ее в кабинет. Увидев, кроме Кологойды, незнакомых мужчин, Галка потупилась и замолчала.
– Так ты, значит, и есть Галя Удод?
– сказал Кологойда.
– Ну, здорово!
Глядя в окно, Галя пошевелила губами.
– Что ж ты стала, понимаешь, за километр, да еще и шепчешь. Подойди ближе.
Галка не тронулась с места. Тогда Юка уперлась руками ей в спину и заставила сделать несколько шагов вперед. На висках у Галки выступили капли пота, а на глазах слезы.
– Ну вот, еще реветь вздумала!..
Галка отвернулась к окну и заморгала, прогоняя слезы.
– Что мы тебя, съедим, что ли? Вот же сидят ребята, ничего не боятся. А ты чего боишься?
– Я стыдаюсь, - прошелестела Галка окну.
– Да чего тебе стесняться? Ты только расскажи нам, что видела, и иди себе до дому... Вот Юка говорит, ты видела, как американец разговаривал с Лукьянихой.
Видела?
– А-ага, - кивнула окну Галка.
– Вот и расскажи, как все было.
– Я вранци пишла до лесу... Шоб лысычок набпаты... А там идет той дядька, американец...
– Подожди, когда это было?
– Та ще в субботу.
– Почему же ты раньше никому не рассказала?
Галка безмолвствовала.
– Так. А что было дальше?
– Я як побачыла, то и сховалась... За колоду... Там колода така велыка лежыть...
– А почему ты спряталась?
– Злякалась...
– Чего испугалась?
Галка сначала пошептала окну, потом еле слышно прошелестела:
– Вин дывыться...
– Так что? Все люди смотрят.
Ответа не последовало.
– Ну ладно. Так ты, значит, спряталась, а все-таки подсматривала?
– Бо як бы
– Ага! А он к тебе не пошел?
– Не... Бо тут як раз Лукьяныха... Бона теж лысычки збырала... А вин став и дывыться... А вона як побачыла, так упала на колина и руки до нього простягае, наче молыться... А вин шось довго, сердыто так говорыв...
А вона все молылась... А вин знову говорыв и говорыв.
А тоди шось достав и дав ей... И знову шось довго говорыв... А тоди вона пишла, така малэнька та согнута...
И вин пишов... А тоди я побйгла до дому...
– А все-таки почему ты только сегодня рассказала обо всем?
– В чем дело? Что случилось?
"Волга" подкатила к сельсовету бесшумно, появление Ивана Опанасовича и переводчика было полной неожиданностью. Всю дорогу Иван Опанасович находился в прекрасном расположении - переводчик выздоровел, едет за мистером Ганом, и все, слава богу, обошлось благополучно. Он сказал переводчику, что позвонил в Ганыши, чтобы предупредили председателя колхоза Голованя.
Встретили того цистера по-хорошему, надо и проводить по-хорошему, по закону гостеприимства - пускай помнит.
Пообедаем, опрокинем стопаря на дорожку и - привет!..
Едва он увидел в кабинете участкового и необычайное сборище, от прекрасного расположения не осталось следа.
– Много всякого случилось, товарищ голова, - сказал Кологойда. Во-первых, как выяснил товарищ лесовод, твой мистер Ган оказался никакой не Ган, а Ганыка, сын помещика...
Иван Опанасович посерел и потерянно оглянулся на переводчика.
– Что же вы? А?
Переводчик поморщился.
– А я при чем? Мое дело - переводить... Это уже не первый такой случай: притворяются, будто их музеи, дворцы интересуют, а потом кидаются искать родственников или еще чего...
– Во-вторых, - сказал Кологойда, - померла ваша Лукьяниха...
– Ну что ты, ей-богу, товарищ лейтенант? Тут такое дело, а ты, понимаешь, со всякой...
– Нет, не со всякой! С перепугу или еще отчего, старушка помирать убежала аж в Иванковский район.
И вот, как мы сейчас установили, были у нее какие-то контакты с твоим туристом...
– Да почему он мой?
– вспылил Иван Опанасович.
– Я его сюда зазывал?
– А в-третьих, - невозмутимо продолжал Кологойда, - в ночь с воскресенья на понедельник была сделана попытка произвести кражу со взломом в Чугуновском музее. Только благодаря бдительности товарища директора кража была предотвращена. А указанная Лукьяниха в той краже замешана... Правильно, товарищ директор?
– Совершенно верно!
– поспешно подтвердил Аверьян Гаврилович. При первом знакомстве лейтенант показался ему простоватым и недалеким малым, но теперь проницательность и умение Кологойды охватить и свести воедино разобщенные, казалось бы, факты, необычайно возвысили его в глазах Аверьяна Гавриловича.