Колесо Судьбы
Шрифт:
– Отвези копию твоего договора королю Эддару, он простит тебя и, может быть, наградит.
– Копию, чтобы очистить свое имя, я непременно отправлю. «Честное имя – это честное имя», – припомнил он Ниенскую поговорку. – А награды мне не надобно. Не за что награждать. Я подвел своего сеньора и чуть всех не угробил.
– Поразительно, надежность банкирских домов Гармы известна во всех городах Приморья, а торговцы жульничают без оглядки…
– Смотря какие торговцы. Если брать товар в торговом доме братьев Латуров, там тебя ни на фунт не обвесят, но и цены там такие, что за карман кусают. Дешевле зерно привезти из Флореллы.
– Я бы
Потом внезапно спросил Ордиса:
– Можешь показать мне копию договора?
Он помедлил, но достал из сумки аккуратно свернутый и перевязанный бечевкой свиток.
Я развернул, пробежал глазами наскоро текст. «Двести двойных мешков…» «Подписано от имени королевского дома…» Ага, ага! Вгляделся в подпись. «Чер-Ордис», «Секст Маркел». Шестой значит. Видимо, из братишек самый ловкий.
Вернул пергамент владельцу.
– Надолго ли в Гарму? – спросил Ордис.
– Месяц, может, меньше.
– Где ты остановился?
– В гостинице «Веселый бродяга», это в одном квартале отсюда.
– Знаю, – отозвался Ордис, – живу по соседству.
Он спешно поднялся, как будто не хотел продолжения разговора – вдруг я напрошусь к нему в гости.
Если честно, желания такого не было.
Я вышел из таверны – поискать настенную надпись по поводу городских сплетен.
И Гарма, и Ниен поднялись на развалинах бывших городов Домирья. Но если Ниен вырос на месте груды завалов, то Гарма буквально встала на фундаменты и стены поверженного города, сохранив прямоугольную планировку, свойственную полисам Домирья. Здесь даже восстановили водопровод и виадуки, а на перекрестках били фонтаны с проточной водой, в которых, как в колодцах, можно было набирать воду.
Ордис не обманул, я нашел надпись недалеко от входа в таверну. Прямоугольник сильно выступал из стены между двумя окнами старой лавки. Слоев штукатурки было штук десять, не меньше, и беленую поверхность прямоугольника уже исписали до половины. В основном это были городские новости: заявления членов городского совета, похождения их жен, обещания рассказать о проказах каких-то личностей, надо полагать, весьма популярных в Гарме, но мне совершенно не известных. Гарантировали также сообщить грядущие цены на зерно и мясо. Последней строкой значилось «Проклятие Кенрика Магика». При взгляде на эту надпись в груди у меня поднялась темная мутная волна, сделалось трудно дышать. Дело в том, что проклясть кого-то могут только два человека во всей ойкумене – его родные отец и мать. Ни мой отец король, ни моя матушка меня не проклинали. Да, я наделал немало бед, и за мной числились дела не просто темные, а ужасные, но проклятия на меня никто не накладывал. Я посмотрел на значок, оттиснутый напротив надписи, – это было изображение проткнутого кинжалом языка. Проклятие родителей – тоже магия, и магия страшная.
Скорым шагом я вернулся в таверну и огляделся. Знак проткнутого языка отыскался над самым крайним столиком. Стул напротив сплетника пустовал, я направился к нему и сел, положив руки в кожаных перчатках на стол. Рябая от следов ножей столешница была липкой на ощупь. Я наложил заклятия на свои кожаные перчатки и потому ощущал прикосновения, будто голой кожей, но при этом перчатки скрывали силу в моих руках и серебряную проволоку, изобретение Механического Мастера. Пока я не снял перчатки, понять, что перед ним магик, обычный человек вообще не мог.
Языкатому
– Сегер, знаток, – представился сплетник. – Судя по всему, ты, приятель, ко мне в первый разок заглянул, – приветствовал он меня панибратски, сразу перейдя на «ты» без положенного разрешения, как это принято в Гарме.
– Меня интересует… – я на миг задержал дыхание. – Проклятие Кенрика Магика.
Даже произнести эти слова было трудно.
– Два флорина.
Я выложил на столик монеты. Сегер ухмыльнулся и подмигнул мне, очень довольный собою:
– Спроси сам у Кенрика Магика о его проклятии.
Собственная шутка показалась Серегу забавной. Кто перед ним сидит, он еще не ведал.
Я медленно стянул с правой руки кожаную перчатку, размял пальцы, серебряная проволока, покрывающая мои пальцы, скрипнула, я ощутил ток магии от плеча к запястьям, и вот, будто взяв барьер, магия перескочила границу, прочерченную Перстами Судьбы, и устремилась к кончикам пальцев. А затем я повернул запястье и поманил пальцами Сегера. Рот его открылся и изо рта вывалился язык, язык этот стал вытягиваться, пухнуть, вот он уже заполнил весь рот, выворачивая челюсти, и выросши в длину, прилепился к краю крошечного столика. Язык был бледно-розовый с зеленоватым налетом больного печеночника. Сплетник не мог двинуться, сидел, вцепившись побелевшими пальцами в край стола, и смотрел на меня выпученными глазами снизу вверх, как побитый пес.
– Кен-ри-ка Ма-ги-ка никто не проклинал, – проговорил я медленно, ощущая, как бешеная ярость изливается из меня с каждым словом. – Ты понял?
Сплетник моргнул.
– Верни монеты!
С трудом Сегер оторвал пальцы правой руки от стола, нашарил на поясе кошелек. Заглянуть в него он не мог, примороженный моей магией к краю столешницы, и вынужден был искать монеты на ощупь. Захватив, сколько смог, бросил на стол. Было там несколько флоринов и серебрушки поменьше, две или три монеты скатились на пол, гулко звякнув о каменный пол. Я повел рукой, и наваждение с языком исчезло. Сегер несколько раз судорожно вздохнул и закрыл ладонями рот, как будто боялся, что его сейчас вырвет.
Я взял свои два серебряных флорина, поднялся и отошел к стойке. Будь этот человек патрицием или хотя бы эквитом, я бы потребовал от него поединка чести, он оскорбил не столько меня, сколько моих родителей, обвинив их в страшном грехе – проклятии собственного сына. На моей памяти не было ни одного человека в Ниене, кто бы проклял родного ребенка. Ругали, били плетьми, даже требовали посадить в карцер для острастки. Но проклясть? Ну не-ет! Проклятие такое сильнее любой черной магии.
Я заказал большой бокал и принялся пить крепкое виенское вино маленькими глотками.
В детстве мне была предначертана иная Судьба. Эдуард, Первый наследник, должен была занять трон Ниена, Лиам стать его канцлером и распорядителем казны, а я – Великим Хранителем и главным магиком королевства. А заодно – отвечать за оборону Ниена – ведь город наш защищали не столько мечники, сколько боевые магики и созданные хранителями высшего уровня воины-миракли. Мечники применялись только для решения вспомогательных задач, хотя были уверены, что именно они играют в битвах главную роль.