Колькин ключ
Шрифт:
Давно уже, сразу после школы, однокашники рассыпались кто куда, и только домосед Лешка всегда был на месте. Приезжая домой, Коля заходил к нему. Постепенно былой одноклассник стал приятелем, а там и другом. Потом же, когда Колина жизнь вздыбилась, рухнула и так, обломками, улеглась, когда его беда перестала быть тяжким случаем и стала бытом, когда сослуживцы и приятели устали советовать, а сам он сжался от ровной тоски и беспомощности перед новым своим состоянием, тогда вдруг высветилось, что Лешка ему не просто друг, а единственный друг.
Именно Лешку
Они сидели вдвоем на кухне. Жены — хотя вроде уже и не жены — дома не было. Вовка у себя в комнате балдел под магнитофон. Они тогда выпили, но сколько? Бутылка на двоих, да еще под соленые помидоры, разве это водка для молодых мужиков?
— Понимаешь, — мягко внушал ему Лешка, — от жизни нельзя требовать смысла. Нет у нее смысла — ну и что? Бери, что дает, и будь благодарен. Я для себя понял одну великую вещь: даже если она дает очень мало, этого все же достаточно. Можно объездить весь мир, а можно всю жизнь ходить за грибами в один и тот же лес — все равно не будешь знать его до конца. Я думаю…
Что он тогда думал, Коля так и не узнал. В дверь кухни заглянула Лариска, и Лешка замолчал.
— Вот — дочка, — сказал Коля другу, как похвастался, но интонация получилась такой автоматической, сейчас ему было не до хвастовства.
Лариска отступила в коридор и встала там, не закрывая дверь. Коля вышел за ней, обнял за плечи и спросил, не к месту и вообще глупо:
— Ты меня любишь?
Лариска попятилась в большую комнату, там вывернулась из-под его руки и сдержанно поинтересовалась:
— Он долго здесь будет?
— Кто? — от неожиданности бестолково переспросил Коля.
— Он.
— А что такое?
— Ничего. Просто он мне не нравится, — негромко сказала Лариска. — Понимаешь, не нравится.
Ей тогда исполнилось шестнадцать, может, и не красавица, но хороша была, это точно, и уже привязывала взгляды парней свежим энергичным лицом и крепким развитым телом.
— Чем же не угодил? — потемнев, спросил Коля.
— Не тем, — сказала Лариска, — а может, и тем. Имею я право не любить человека просто так?
Она говорила напористо, опьяняясь собственной откровенностью, возможностью говорить то, что еще недавно не решилась бы, и так, как еще недавно не посмела бы.
— Я не хочу его видеть. Понимаешь, не хочу! Он что, тут ночевать собирается?
— А где же ему еще ночевать? — возразил Коля, но встречный этот полувопрос прозвучал неуверенно — ни власти, ни силы.
— А если мне нужно вымыться? — сказала Лариска. — Или сготовить? Да мало ли что мне нужно?
— К тебе придут, что ли? — догадался он наконец. Она с вызовом вскинула голову:
— Да! Ко мне
В распаде и хаосе разваливающейся семьи она уловила некоторые для себя перспективы и теперь пользовалась случаем закрепиться на занятых рубежах.
— Так ведь и он мне друг, — напомнил Коля.
— Собутыльник, — презрительно бросила Лариска. Сколько раз потом вертел Коля в памяти эту сценку! Сорвись он тогда, шмякни ей по щеке — может, все по-иному вышло бы у обоих. Девчонка все же была! Но не шмякнул — разрозненные мысли, замедленные растерянностью и хоть малой, но водкой, так и не связались в решение. Только и хватило ума на угрюмую фразу:
— Если приятели тебе дороже отца — могу и уйти.
— Уйти! — со взрослой иронией повторила Лариска. — Да ты давно ушел. Всю жизнь только и делаешь, что уходишь.
Это были материны слова, и интонация материна.
— Работа такая, — тупо сказал он.
Так отвечал жене, так ответил и дочке — лучшего оправдания не. нашлось.
Она враждебно молчала.
Тем же вечером он уехал к Лешке.
К сыну заглянул попрощаться. Парень лежал на кушетке, животом вниз, носом в магнитофон.
— Сделай-ка потише, — сказал Коля. Тот чуть приглушил звук. Коля поставил чемодан на пол.
— Пока, сынок. Ухожу.
— Далеко? — спросил Вовка.
— К дяде Леше.
Парень выключил звук совсем.
— Так уж вышло, — объяснил Коля.
— Пап, ты приходи, — сказал Вовка. На столе лежал кусок ватмана. Коля достал ручку и написал Лешкин адрес.
— Вот тут я буду. Появится настроение — напиши.
— Обязательно, папа, — пообещал сын. И кивнул на чемодан: — Тебе помочь?
— Справлюсь…
Они поцеловались. Открывая входную дверь, Коля услышал музыку — магнитофон работал на обычную мощность.
Письма от Вовки он ждал месяца четыре, пока не понял — и тут отрезано…
А потом оказалось, Лешка прав: как бы мало ни давала жизнь, все равно достаточно…
Сзади хлопнули дверью, женский голос произнес:
— Скамеек, что ли, нету?
Коля не обернулся. Вновь достал письмо и отделил последний листок, с фотокарточкой. Пригляделся.
Лицо как лицо. На лбу ничего не написано. Ей жить. Он встал с холодных ступенек, вернулся на почту, купил конверт «авиа» с листом бумаги и написал, что согласен на прописку зятя Попадайченко Игоря Николаевича по адресу такому-то. Ее дело, замуж так замуж. Хочет — пускай. Дочка все же.
Но, написав, что положено, Коля смял ладонью щеку, посидел так с минуту и сунул готовый лист не в конверт, а в карман.
Ну что он знает про этого Попадайченко? И про нынешнюю Лариску? И про свою бывшую? Да еще Вовка в той же богом проклятой квартире, между двумя жерновами…
Бросит сейчас письмо — и закрутится неостановимая машина. Не бросит — так ведь другая машина уже крутится…
Когда за тобой выбор — жить можно. Когда от тебя, ничего не зависит — тоже терпимо, по крайней мере совесть не заест. Но вот так, вслепую, тянуть судьбу своим же детям…