Кологривский волок
Шрифт:
Неподвижным взглядом следил он за разбушевавшейся Песомой, и по его тоскливой отрешенности можно было подумать, что мыслями блуждает где-то далеко-далеко. «Надо бежать переодеться домой и найти мельницу, — словно очнувшись, решил он. — Ведь должна она остановиться, скорее всего около Осыпи, место там узкое».
Еще не доходя до деревни, Василий Капитонович увидел за конюшней толпу. Вся деревня, от мала до велика, собралась на берегу: дивились на мельницу, принесенную невиданным половодьем и застрявшую на каменистых
— Может стронуть и дальше унести.
— Ежели воды прибудет.
— Надо бы хоть вожжами ее зацепить, — посоветовал Осип (он уже держал их под мышкой). — Все-таки надежней.
— Спробуй подберись, посмотрим, как пузыри пускать будешь, — посмеялись над ним.
— Никуда не денется. Теперь вода сбывать начнет, — заверил старик Соборнов.
— Я вижу — крыша из-за кустов выставляется, думал, сарай плывет, — рассказал Федор Тарантин.
— Ну-ка, не диво ли, куда принесло? — скорбно поджав беззубый рот, качала головой Федулиха.
Василий Капитонович почувствовал себя виноватым перед людьми, чего доброго, не сочли бы вредительством. Какой же ему смысл в этом? Подошел к председателю, стоявшему у самой воды, развел руками:
— Вот, Степан Никанорович, какая беда.
— Практически, прозевали мельницу. — Лопатин досадливо поморщился.
— День и ночь караулил, тросом привязал ее к избушке — не помогло. Против воды не поборешься, — оправдывался Коршунов. — Что теперь делать? Может, вода сойдет, так разберем да перевезем на место?
Лопатин походил по берегу, пощипал усы.
— А лошади где? Они только из лесу вернулись, отдохнуть надо дать перед пахотой. Придется на Томилиху ездить.
— Ой, далеко! Очереди там большие, всегда людно, — загомонили бабы.
— Худо будет без своей-то мельницы.
— Ничего не поделаешь. По крайней мере, в это лето нам не сдюжить.
— Правильно говорит председатель, — подтвердил Соборнов, — надо подождать мужиков. Тут дело серьезное.
Авторитетным было его слово среди однодеревенцев. Бабы пожалели мельницу, повздыхали и стали расходиться. Только ребятишки остались на берегу.
Обида душила Василия Капитоновича. Будто впотьмах, на ощупь шел домой. Шурик выскочил на крыльцо, залепетал:
— Дедуска, смотли, я какие камуски насол! Смотли, смотли!
— Да пес с ними, с камушками! — отмахнулся он, огорчив внучонка.
Хворая жена, морщась от постоянной головной боли, озабоченно выглянула из-за печки:
— Что, бать? Мельницу-тс али пригнало к самому броду?
— Али, али! Как соринку смыло, поди полюбуйся.
— Теперь греха куча.
— Замолчи! Без того тошно, — осадил Василий Капитонович.
Настя не вступала в разговор, — знала нрав свекра. Она взяла притихшего Шурика на руки и унесла его в переднюю.
Василий Капитонович злился, стаскивая
— Разрази душу! Не сапоги, а капканы!
Швырнув их в угол, прошлепал босиком на кухню. Под лавкой стояла заткнутая бумажной пробкой бутылка. Одним духом опрокинул стакан палючего самогону, точно на каменку выплеснул, и полез на печь.
Озноб быстро прошел, по телу разлился нутряной жар. Василий Капитонович поставил пятки на самые горячие кирпичи, чтобы прогреть их как следует. В голове шумело. Как там, в избушке, чудился ему шорох за стеной, и стояли в глазах водяные воронки над тем местом, где была мельница. Вся его жизнь прошла возле нее. Отец, умирая, наказывал: «Перенимай мое дело, Василий, мельница век будет тебя кормить. Венюха уехал в город, отстранился от нашей жизни: отрезанный ломоть. А ты не гоняйся за другим счастьем, оно переменчивое да увертливое. Ты его вроде бы достиг, а оно уходит, как сухой песок из горсти. Время сейчас непонятное. Помни мои слова, около мельницы всегда сыт будешь».
И Василий Капитонович цепко держался за свое маленькое счастье. Выручала мельница. Особенно в военные годы, когда вся деревня голодует.
«Что же теперь, в поле идти вместе с бабами? Кабы была мельница-то своя, перетаскал бы по бревну. Сдохнул бы, а вернул на место. А тут колхоз называется, лошадей, видите ли, нет. Не очень-то беспокоится председатель: хлеб весь сдают государству, много ли колхозного помолу, а со своим бабы съездят и на Томилиху. Что делать? Вот задача, в один день не решишь», — размышлял он.
Начинало пожигать лопатки. Василий Капитонович повернулся на бок и закрыл глаза. Ему хотелось забыться, но никак не отходили от него горькие думы, не переставало шуметь в голове.
К утру ему сделалось худо: то бросало в жар, то лихорадило. Отнялась поясница. Василий Капитонович страдальчески кряхтел, лежа на кровати, больше всего он ненавидел хворь, и вот скрутила какая-то лихоманка. Бывало, раздражался, если охала жена, а сейчас понял, что был несправедлив, и, может быть, впервые пожалел ее.
Видно, шибко доняла Василия Капитоновича болезнь, потому что не выдержал, попросил Настю:
— Сходила бы за теткой, она чем-нибудь поможет.
Бычиха пришла на другой день. Василий Капитонович, очнувшись от дремы, услышал ее певучий голос еще на мосту:
— Свахонька Анфиса, здравствуй! Как живешь-можешь?
— Да всяко. Я пооклемалась, дак вот батька занемог.
— Ай-ай!
— Все из-за мельницы, полез, старый дурак, в ледяную воду.
— Ну-ка-ну! — с сожалением причмокивала Бычиха. — Воды-то нонче — страсть страшная. Ой, насилу дошла, притоптались ноженьки. Не поспеваю за Настёнкой, вся взопрела. Я куфайку-то скину.