Колокольня Кваренги: рассказы
Шрифт:
Бабушка соглашалась.
— Хорошо, — кивала она, — но как все эти потомки попали в Мозырь?
— Из Иерушалаима, — не задумываясь, отвечал дед, — проделать такой путь, чтоб из Святого города попасть в какую-то дыру!!! Мои предки жили на Храмовой горе, под Богом. А сейчас мы живем под комиссаром. Пусть отсохнет моя правая рука, если забуду тебя, Иерушалаим, — клялся он.
Потомок Маккавеев торговал лесом и свозил его вниз по Припяти. У него было восемь барж —
Бабушка тащила его домой.
— Соломон, — говорила она, — они не наши. Пойдем, Соломон.
Он упирался и гневно кричал:
— Экспроприация! — кричал он. — Экспроприация! Гановем!!! Раньше это называлось разбой, грабеж. Теперь — экспроприация!!!
Последнее время он ничего не произносил, кроме этого слова. Наконец, он слег.
Дед был невероятно силен: мог вырвать молодой дуб с корнем, вытащить баржу на берег, переплыть зимой Припять. И вдруг лег на пол и разбросал руки.
— Что с тобой, Соломон? — причитала над ним бабушка.
Дед молчал и смотрел на низкий потолок.
Наконец, он ответил.
— У меня экспроприация, — сказал он.
Бабушка решила, что дед свихнулся. Вызвали доктора Гриневича. Он долго слушал деда, прикладывал ухо к груди, выстукивал, наконец, развел руками:
— Экспроприация, — сказал он.
— Что я и говорил, — произнес дед.
— Что это за болезнь?! — вскричала бабушка. — Новые времена — новые болезни! Чума, холера, экспроприация!
— Еврейская болезнь, — подтвердил доктор, — половина евреев нашего города болеет сегодня экспроприацией. В тяжелой форме. Просто эпидемия экспроприации, — вздохнул он, — и нет никакого лекарства против нее. Медицина еще не придумала. Медицина бессильна. Медицина не может.
— А кто может? — спросила бабушка.
— Не будем об этом говорить, Эстер, — доктор приподнял очки. — Не будем заниматься контрреволюцией.
— Что же делать, доктор? — спросила бабушка.
— Пить, — ответил Гриневич, — графин водки до обеда. Это было хорошим средством от эксплуатации, почему это не поможет от экспроприации?..
Дед поднялся с пола.
— Житель Храмовой горы пить не будет! — твердо сказал он и пошел к двери.
— Ты куда, Соломон? — спросила бабушка.
— Я потомок Маккавеев, Эстер! — сказал дед и вышел.
— Он пошел к Иоселе, — покачала головой бабушка.
Иоселе был маленький еврей с большим маузером на правом боку. Когда-то он был городским сумасшедшим, его так и называли: «Иоселе дер Мишугене». Затем он
Он теперь сидел в большом кабинете, в кожаной куртке, перетянутой портупеей.
Когда дед вошел, бывший мишуге перебирал бумаги.
— Ты разве умеешь читать по-русски? — спросил дед. — Ты же кончил хедер!
— Прекрати эти речи, Соломон, — сказал Иоселе и потрогал маузер.
— Иоселе, — проговорил дед, — что ты с нами такое вытворяешь?! Я ж тебя носил вот на этих руках, Иоселе.
Дед протянул свои мощные руки и приподнял Иоселе.
— Вот так!
— Поставь меня на место, Соломон! — приказал Иоселе с рук. — Я не киндер, я — председатель, и меня зовут Василий Михайлович.
— Твоего папу звали Мендель, — сказал дед.
— До революции, — поправил Иоселе.
— До революции, — вздохнул дед, — до революции ты писал на мои колени, а теперь ты писаешь на мою седую голову. Отдай мои баржи, Иоселе. Зачем они вам? Зачем такой замечательной новой власти старые баржи?
— Сергей Иванович… — начал Иоселе.
— Меня зовут Соломон, — ответил дед, — я ношу имя, которое мне дал отец. До революции и после! Отдай мои баржи, Иоселе.
— Ты заработал их на поте трудящихся, Соломон, — ответил тот.
— Они пропитаны моим потом, — ответил дед, — я их заработал вот этими руками и этой копф. Весь город знает, что это за копф! Спроси своего отца — эта копф помогла ему построить его текстильную фабрику.
— Мы ее уже экспроприировали, — заметил Иоселе.
— Я вижу, — сказал дед. — В городе пропали ткани. Я вижу — вы экспроприировали шоколадную фабрику, и в городе нет конфет. Вы экспроприировали цементный завод — и нечем скреплять кирпичи. И кирпичей нет! Когда вы экспроприировали кирпичный цех?
— За эти слова я тебя мог бы арестовать, — сказал Иоселе.
— Отдай баржи! — повторил дед. — Вы их не умеете грузить, не умеете водить, вы их потопите — отдай их мне!
— Нет! — сказал Иоселе.
— Зачем я носил тебя на руках, — протянул дед. Он сел, положил руки на колени и долго молчал.
— Василий Михайлович, — наконец, произнес он, — черт с тобой, подавись этими баржами! Но отпусти меня в Палестину. Я хочу в Иерушалаим!
Иоселе молчал.
— Отпусти, председатель, — повторил дед, — я вам подарю свой дом.
— У тебя нет дома, — произнес Иоселе.
— А где же я живу?
— У тебя пол-дома, — сказал Иоселе, — во вторую половину въезжает твой друг Нахимсон с семейством.