Колокольня Кваренги: рассказы
Шрифт:
Бабушка не была в курсе всей этой эпопеи.
— Кому ты ее продала? — спросила мама.
— Я знаю? Грузину.
— Какому грузину?
— Усатому, в кожаной тужурке. У него были все речи Сталина, кроме как на похоронах Орджоникидзе.
— Побежали, — мама схватила бабушку за руку, — ты мне его покажешь.
— Мишуге, — кричала бабушка, — мне 53, я не могу так нестись…
Мы прибежали на базар. Грузин был на месте. Мама начала его умолять отдать пластинку.
—
Мама говорила, что там никакого Сталина нет — грузин не верил.
Мама предлагала ему все, что у нас было, — грузин крутил головой. Время шло. Папин поезд приближался. Неожиданно маму осенило.
— Кацо, — сказала она, — за харчо отдашь?
Глаза фузина расширились и запылали, усы раздувались.
— За харчо — отдам, — сказал он.
Тут же на базаре мама купила баранины, специй, лука, красного перца — у нее не осталось ни копейки — и побежала готовить харчо. В молодости она жила в Тбилиси и знала толк в грузинской кухне. Грузин, торжественно сидел за столом и закатывал глаза от запахов, долетавших из кастрюли.
— Хачу харчо, — повторял он, — хачу харчо!
Наконец, мама поставила перед ним миску. Он ел взахлеб, погрузив в жаркий суп свои усы. Первую порцию он выдул моментально, поднял голову:
— Хачу харчо, — повторил он.
Мама налила вторую миску. Третью, четвертую. Грузин ел и ел, каждый раз провозглашая «Хачу харчо». Мы явно опаздывали на поезд.
— Кацо, — сказала мама, — не пора ли отдать пластинку?
— Еще один харчо, генацвали, — сказал грузин, — и по рукам!
Мама выскребла все, что было в кастрюле. Грузин жадно чавкал, пил жидкость без ложки, мясо срывал, держа косточки в жирных пальцах.
Наконец, он отдал пластинку. И в это время вошел папа — худой, бледный, на костылях.
— Почему не встречали? — спросил он. — Что-нибудь с пластинкой?
— Нет, — сказала мама, — вот.
И протянула только что полученную пластинку.
Только после этого мы обнялись и расцеловались. До утра папа рассказывал, как он к нам добирался, а мы — про нашу, сибирскую жизнь,
В первую же ночь папа начал мечтать о патефоне. Арачинск был далекой провинцией, патефон еще сюда, можно сказать, не дошел, вернее дошел, но всего один, и принадлежал он партии. Стоял патефон на почетном месте в горкоме — на деревянном постаменте под красным знаменем, и заведовал им специальный человек, или как его все называли, — директор патефона. В его обязанности входило всячески оберегать патефон от кражи и показывать его группам школьников, как чудо 20-го века.
На следующее же утро после приезда папа
— Чего надо? — глухо спросил он и поднял лицо.
Папа обалдел — директором патефона был Гаврилов.
— Вот так встреча! — вскричал папа.
Гаврилов тоже обрадовался и тут же налил папе в стакан.
— Пей, Моисеич, пока война! Кончится — поздно будет!
Они опрокинули за победу.
— Моисеич, — орал Гаврилов, — если б не твои подштанники — все б яйца отморозил! Смотри — две пары ношу. Сибирь, бля! А ты говорил «зачем?».
Гаврилов похудел и стал тоньше папы.
— Говном кормят, — жаловался он, — если б не водка — помер бы.
Они долго вспоминали Ленинград, двор, довоенную жизнь.
— Об одном сожалею, — вздыхал Гаврилов, — мало пил.
Папа внимательно слушал жалобы алкоголика, затем перешел к делу.
— Слушай, Гаврилов, — начал он, — говорят, ты директор патефона?
— Два года, — сказал Гаврилов.
— Ты не мог бы мне его одолжить?
— Опять за старое, — протянул Гаврилов, — ты просто помешался. Я ж тебе один отдал.
— Тот на шоколад ушел, дай мне этот.
— А что я буду школьникам показывать? — спросил Гаврилов.
— А я на ночь возьму. Школьники ночью приходят?
— Не школьники, так инспектор, что я ему скажу?
— Вот, — сказал папа и положил перед директором патефона шмат свиного сала, — найдешь, что сказать?
— Опять ты мне свинью подкладываешь, — сказал Гаврилов, — там — сандалии, тут сало. С чем есть-то его?
— С картошкой, — заметил папа.
— Кило картошки, — сказал Гаврилов, — и можешь взять патефон даже на день. Я школьникам шашку покажу, скажу, что Буденного.
Он достал из-под железной кровати полуржавый палаш.
— Что, у Буденного не могла быть такая шашка?
Папа поскакал на костылях домой. Бабушка как раз приготовила обед. На столе пускала пар огромная кастрюля картошки.
— Садитесь обедать, — сказала бабушка.
— Какой к черту обед, — вскричал папа, схватил кастрюлю и убежал.
— Мишуге, — констатировала бабушка.
Мы сидели за столом и чего-то ждали. Вскоре в низком окне мы увидели папу. Он ковылял с патефоном, но без костылей.
Мама ахнула.
— Где костыли?!
— Гаврилов, — спокойно ответил папа.
— На кой ему?! Он же здоров, как бык!
— Мы живем в такой стране, Моисеич, — произнес папа голосом Гаврилова, — так или иначе ноги переломают.
Папа водрузил патефон в центр стола, поставил пластинку и опустил мембрану.