Колыбельная [litres]
Шрифт:
Заклинание временного захвата чужого тела позволяет «переселяться» в других людей и вообще во всякое живое существо – твое сознание входит в другое физическое тело, и оно полностью подчиняется твоей воле.
Я смотрю на него долго-долго и говорю: чья бы корова мычала…
– В людей, в животных, – повторяет Сержант. – В любое живое существо.
И я говорю: да, расскажи поподробнее.
Мы
– По моему скромному мнению, реинкарнация – это просто еще один способ отсрочить неизбежное.
И я говорю: да, да, да. Это я уже слышал.
Сержант протягивает руку – морщинистую руку с пятнами на коже – и кладет ее поверх моей руки. Тыльная сторона ладони – вся в завитках седых волос. Пальцы холодные: оттого, что он долго держал в руке пистолет. Сержант сжимает мне руку и говорит:
– Ты меня все еще любишь?
И я говорю: а у меня есть выбор?
Глава тридцать третья
Толпы людей обтекают нас, женщины в маечках на бретельках с открытой спиной и мужчины в ковбойских шляпах. Люди едят яблоки в карамели на палочке и фруктовый колотый лед в бумажных трубочках. Повсюду – пыль. Кто-то наступает Элен на ногу, она убирает ногу и говорит:
– Я склоняюсь к мысли, что не важно, скольких людей я убиваю, – этого все равно мало.
Я говорю: давай не будем говорить о работе.
По земле тянутся толстые черные кабели. В темноте за пределами ярких огней моторы на дизельном топливе вырабатывают электричество. Пахнет соляркой, жареной картошкой, блевотиной и сахарной пудрой.
Это то, что сейчас называется весельем.
Сверху доносится крик. Мелькает Мона. Этот аттракцион называется «осьминог». Название мигает ярким неоном. Черные металлические штуковины, вроде как искореженные, перекрученные спицы, вертятся вокруг оси. В то же время они поднимаются и опускаются. На конце каждой спицы – сиденье, которое вертится на своей собственной оси. Сверху снова доносится крик и уплывает прочь. Черные с красным волосы развеваются на ветру. Серебряные цепочки с амулетами на шее у Моны сбились на сторону. Она вцепилась обеими руками в перекладину безопасности.
Обломки западной цивилизации – орудийные башни, печные трубы – сыплются из Мониных волос. Монеты И-Цзын проносятся мимо, как пули.
Элен смотрит на Мону и говорит:
– Кажется, Мона получила свое заклинание, чтобы летать.
У меня снова бибикает пейджер. Тот же номер, что был у полицейского детектива. Новый спаситель уже пытается сесть мне на хвост.
Не важно, сколько людей умирает, все равно все остается по-прежнему.
Я отключаю пейджер.
Глядя на Мону, Элен говорит:
– Плохие новости?
Я говорю: да так, ерунда. Ничего срочного.
На своих розовых шпильках Элен проходит по грязи и древесным опилкам, переступая через черные кабели.
Я протягиваю ей руку:
– Давай.
И она берет мою руку. И я держу ее и не отпускаю. И она вроде не против. Мы идем
У нее осталось лишь пара-тройка больших перстней, так что это совсем не так больно, как можно было бы предположить.
Вертящиеся карусели поднимают ветер. Огни белые, как бриллианты, зеленые, как изумруды, красные, как рубины, огни синие, как бирюза и сапфиры, желтые, как цитроны, оранжевые, как медовый янтарь. В динамиках на столбах, понатыканных везде и всюду, грохочет рок-музыка.
Эти рок-голики. Эти тишина-фобы.
Я спрашиваю у Элен, когда она в последний раз каталась на «чертовом колесе».
Повсюду – мужчины и женщины. Держатся за руки, целуются. Кормят друг друга ошметками розовой сахарной ваты. Идут в обнимку, засунув руку в задний карман тугих джинсов партнера или партнерши.
Глядя на толпу, Элен говорит:
– Не пойми меня неправильно, но когда ты – в последний раз?
В последний раз – что?
– Ты знаешь.
Я не уверен, идет ли в расчет мой последний раз, но это было лет восемнадцать назад.
И Элен улыбается и говорит:
– Неудивительно, что у тебя такая походка. – Она говорит: – А у меня это было в последний раз двадцать лет назад, а потом Джона не стало.
На земле, среди древесных опилок и кабелей, валяется смятый газетный листок. В газете – объявление шириной в три колонки:
В объявлении сказано: «Вам продали дом с привидениями? Если так, то звоните по указанному телефону и объединяйтесь с другими такими же пострадавшими, чтобы подать коллективный иск в суд».
Номер мобильного Устрицы. И я спрашиваю у Элен: зачем ты ему рассказала?
Элен смотрит на объявление сверху вниз. Вдавливает его в грязь своей розой шпилькой и говорит:
– По той же причине, почему я его не убила. Иногда он бывает таким обаятельным.
Рядом с объявлением, втоптанным в грязь, – фотография еще одной мертвой модели.
Элен смотрит на «чертово колесо», на кабинки, мигающие красными и белыми огоньками. Она говорит:
– Выглядит очень заманчиво.
Служитель останавливает колесо, и мы с Элен садимся на красные пластиковые сиденья, и служитель закрепляет перекладины безопасности поперек наших колен. Он отходит к своей кабинке и тянет за рычаг. Включается дизельный мотор. «Чертово колесо» дергается, как будто оно сейчас будет крутиться в другую сторону, и мы с Элен поднимаемся в темноту.
Где-то на середине пути к темному небу колесо вдруг дергается и останавливается. Наша кабинка качается, и Элен хватается за перекладину безопасности. С ее пальца срывается перстень с бриллиантом и падает вниз – мимо огней и стальных распорок, мимо мерцания и смеющихся лиц, – прямо в мотор с вращающимися шестернями.
Элен провожает его глазами и говорит:
– Почти тридцать пять тысяч долларов.
И я говорю: может быть, с ним ничего не случится. Ведь это бриллиант.
А Элен говорит: в этом-то и проблема. Бриллианты – самые твердые из всех твердых тел, которые существуют в природе, но их все-таки можно разбить. Они выдерживают постоянное давление, но внезапный, резкий и сильный удар может разбить их в пыль.