Колымский котлован. Из записок гидростроителя
Шрифт:
Я уже больше не могу, морит сон. Пригрелся в мешке, тепло. Зато в хижине морозяка. И тишина, словно все кругом вымерло. Только вода где-то булькает — или это кажется?
Ночь в тайге кажется короткой, будто только закрыл глаза. А посмотрел на часы — вставать пора.
— Давай кто вперед, дед, — предлагает Андрей.
Вылезаем из мешка, толкаемся, мешаем друг другу. Хватаем: кто ведро, кто чайник и жмем за водой, собаки тоже за нами припускают.
— Я первый, дед! — Андрей уже на бугре.
Мне
Завтракаем. Сухари, масло, сахар, чай. Собакам кашу несоленую, чтобы нюх не портился…
Подбрасываю в костер валежину, пусть дымит — веселее. Сами моем посуду. Вместо мочалки Андрей драит кружки куском травы, я споласкиваю и опрокидываю на стол. Посматриваю на небо. Солнце не успело подняться, как спряталось за тучи. Оттого и деревья в инее, будто засахаренные — красиво и все же грустно.
Однажды мы с приятелем шли по городу. Был туман, и деревья тоже в инее были, так он сказал — будто забинтованные стоят. Мне не понравилось, но похоже.
Я набиваю свою пятизарядку 12-го калибра патронами, четыре с картечью в магазин, пятый — дробь два ноля — в ствол. Ветку беру на поводок — топор за пояс. Ветка понимает. Садится на снег, нетерпеливо поводит ушами и смотрит на озеро — куда пойти?
Голец бестолковый, валяется кверху лапами, запутался, грызет поводок, не хочет идти на веревке. Андрей возится с ним.
— Ишь ты, зубы скалит еще, может, пустим так?
— Не годится, надо приучать. Охота — не баловство.
Приказываю щенку сесть, подергиваю за поводок — огрызается. Ну и характер! Глаза никелированные, блестят. Почесал бунтаря за ухом. Успокоился.
Иду маленькими шагами. Ветка бежит рядом, поворачиваюсь. Опять щенок упирается, крутит головой. Андрей тащит его изо всей силы. Вдруг щенок бросается вперед и валит Андрея, тот падает на живот, но поводок не выпускает. Ругается.
Я, не сбавляя шага, поглядываю на пацана. У озера они меня догоняют. Андрей мокрый, шапка за пазухой, от него пар валит, щенок тоже язык вывалил, слюной брызгает.
Из-за тучи продралось солнце, полыхнул огнем снег. На деревьях, кустарниках сгинул иней, и лес сразу словно, обуглился, почернел.
Ветка потягивает носом, прядет ушами.
Меня тоже подмывает сбегать в распадок, во-он в тот, над которым встает синяя дымка изморози.
Да боюсь, увяжется собака за зверем, а ни к чему. Матки ходят с телятами, белка и соболь линяют, только загубишь.
Втыкаю в снег черенком лопату. Стоит она восклицательным знаком, сбрасываю с плеч мешок с продуктами:
— Изучим обстановку, так, что ли, товарищ?
— Изучим, — поддерживает Андрей и, раскинув руки, падает на снег.
— Смотри, не проваливается.
Голец хватает с Андрейки шапку и пускается волчком по насту. Пацан бросается за щенком. Я
Мы сейчас на перешейке между двумя озерками. Если посмотреть на них сверху — две тарелки. За озерами длинная, как посадочная полоса, тундра. Здесь гусь потянет, и Славка так предполагал.
Работаю лопатой. Подходит Андрей.
— Нору, дед, роешь?
— Да, скрадки лепить будем.
— Из снега?
— Из снежных кирпичей.
Режем лопатой снежные блоки и укладываем в стенку. Три стенки чуть повыше метра — и скрадок готов.
Устраиваем четыре засадки метров на тридцать друг от друга, и весь перешеек застроен. От скрадка к скрадку ход сообщения, как на передовой. Только ход к блиндажам извилистый, а тут в, одну строчку-линейку.
— А зачем четыре, нас же двое?
— А собак ты разве не считаешь?
— Считаю, — раз, два.
— Ты, наверно, устал?
— Нисколько! Смотри. — Андрей перебегает по снежному коридору из скрадка в скрадок.
— Ну, Андрюха, все гуси наши. Закрой-ка глаза и посиди здесь. И не вертись.
Привязываю собак в скрадке, беру профили гусей из жести и, чтобы не наследить, ползу к озеру. У самого берега выставляю на полочках подрисованные белой краской профили. Расставляю по окружности так, чтобы с какой стороны ни зайдет косяк, все равно видно будет.
Профилей нечетное количество — так принято у охотников, будто для спарки особь имеется. Одного гуся в стороне определяю. С поднятой головой — это вожак. Маскирую, присыпаю сторожки снегом. Чуткая птица гусь и глазастая тоже. Покончив с манками (профилями), возвращаюсь в скрадок. Вырезаю ножом в стенке отверстие.
— Посмотри, Андрюха, — показываю. Андрей припадает к окошечку.
— Прилетели?! Вот здорово!
Поднимаюсь.
— Тише, спугнешь!
Андрей пристально рассматривает, начинает тереть кулаками глаза и, уткнувшись в колени, мотает головой.
— Это снежное сияние насыпало в глаза песку. С ума сошло солнце.
— Верно, сошло.
— Гуси тоже ослепли, не могут лететь, да, дед? — сквозь слезы спрашивает пацан.
— Это не гуси, приманка.
Я подкидываю кверху шапку.
— Видишь, не улетают?
— Как живые, — разочарованно говорит Андрей. — Ну, в точности. Дядя Слава так не умеет, ты фокусник, дед. А зачем заманивать?
— Стрелять будем.
Андрей задумывается, потом, вздохнув, говорит:
— Нехорошо обманывать, по-честному надо, и Талип так бы сказал.
— Не обманывать, а заманивать.
Объясняю. Полчаса рассказываю. Андрей слушает, потом говорит;
— Не все равно?
Вот и возьми его…
— Да ты совсем сморился, как вареный рак. Пошли обед стряпать.