Колымский котлован. Из записок гидростроителя
Шрифт:
— Вода это шумит.
— Да нет, собаки.
— Вода…
— Да нет же, лают!
Не может быть, в противоположную сторону показывает Андрей.
— Я же слышу, ты что, оглох, дед?
— А если это только эхо, заплутаемся — не выкарабкаться. Ночью замерзнем в этом киселе. — Садись, Андрей, мне на плечи, дорогу показывать будешь, а то ни черта не вижу.
Приседаю на корточки, Андрей взбирается на загривок.
— Ну, поехали.
Бреду напрямик — вода заливается в сапоги, только бы в промоину
То и дело налетают гуси, хлопают крыльями, надрывно кричат.
Иду, как сохатый, только брызги по сторонам.
— Не туда, дед, сюда, слышишь!
Останавливаюсь. Жарко. Прислушиваюсь, а в голове бух-бух!
Кажись, слышу, они скулят… нажимаю. Продираемся сквозь кусты и траву.
Подходим к хижине в густых сумерках.
Собаки рады нашему приходу. Суют холодные носы в лицо.
Андрей сразу забирается в хижину. Я даю собакам по куску оленины, заправляю карбидку, ставлю в ведро, зажигаю, прилаживаю над карбидной чайник.
Андрей переоделся в сухое и ставит на стол сухари, сгущенку, нарезает солонину на дощечке.
Пока вскипает чайник, протираю ружье, смазываю. Патроны намокли, разбухли, надо перезарядить.
Но вначале ужинаем.
За хижиной шумит лес, беспокоятся собаки. Кажется, сука скулит, ее голос.
— Ишь ты, разнюнилась. Молчать!
На минуту затихает и снова за свое.
Голец спокоен. Вообще кобель за это время повзрослел, посерьезнел, раздался в холке и с Андреем неохотно играет.
— Давай, дед, запустим, плачет ведь.
— Ни к чему им здесь.
— Лампа мешает, да?
— Умываться будем.
— Мы же чистые, в воде были.
— А рыбу тоже ведь моют, хотя она и из воды.
Ну что же она так скулит?
Выхожу. Ветка маячит отметинами. Стряхивает с себя сырость.
— Ну, что с тобой? Не рожать ли собралась?
Голец топчется, пытается достать меня лапами.
— Может, не наелась?
Даю еще мяса. Голец хватает. Ветка даже не понюхала. Захворала?
Вернулся за суконным одеялом.
— Я тоже с тобой, — вылезает из шубы Андрей.
— Посиди.
Беру топор и выхожу. Темень, ветер хлещет со снегом. Но не холодно. Как это я не подумал днем сделать закуток.
Горожу укрытие с подветренной стороны хижины. И привязываю Ветку.
Не хочет. Не пойму, что ей надо. Гольца спускаю с веревки. Один никуда не денется. Побегал, понюхал воздух, свернулся калачиком на прежнем месте. Ветку не могу успокоить — воет.
— Если это тебе не жилье… — начинаю на нее злиться. Оглянулся, Андрей стоит с Гольцом в обнимку. Подпоясанный, в сапогах.
— Помогать пришел?
— Унесет ветром такую хибарку.
— Нет, брат, не унесет!
Хватаю пацана и захожу в хижину. Разделись, умылись — и в мешок.
— А лампу? — говорит Андрей.
Встаю. Тушу и выставляю, чтобы не пахло
Андрей уже тут как тут:
— Расскажешь, дед, а?
— Слушай, — говорю, — как шумит непогода. Лежи и вспоминай жука, гусей, гагарью свадьбу и все хорошенько запоминай. Когда вырастешь, дедом станешь, сам будешь рассказывать.
Немного о личной жизни
В один вечер собралась и улетела. И расчет не взяла, даже не попрощалась толком. Передумать, что ли, боялась? Эх, Юлька, Юлька… Вот знаю, что улетела, а сам, как дурак, на каждый стук бегаю…
А что говорить! Помню, красные угли рушились в печке и тревожные блики света прыгали по темным углам комнаты.
Только однажды она пожаловалась. Мол, все вечера дома одна, мол, ты свои железки, краны больше меня любишь, завез сюда да и бросил. Говорила, хоть бы приревновал к кому, что ли… Смешно! Мне — и ее ревновать! Я сморозил тогда: «Парней много на стройке, что же ты повода не даешь?» Глупо, конечно!.. И гадко. Ну, а на самом деле, что мне было ответить? Ведь эта чертова стройка все силы, всю душу, все время забирает!
Неделями дома не появляться — какая жена выдержит?..
Но ведь у нас сотни людей так живут, чуть в начальники вышел, и уж ни днем, ни ночью покоя нет. У всех так! И ни от кого жены не бегают. Я, в общем-то, и не обратил внимания на этот разговор. После как-то еще сказала:
— Сил моих никаких нет, пришел бы да хоть попугал, что ли, парни совсем обнаглели.
Тут меня, конечно, задело. Пообещал разобраться. А сам опять закрутился с работой, а там в командировку послали. Было уже такое, «разбирался» — это еще когда ухаживал за ней.
Однажды прибегаю со второй смены к клубу ее встречать. Уже и народ разошелся, переполненный трамвай отчалил… Топчусь у выхода. Двое парней около телефонной будки крутятся.
Подходит один.
— Закурить есть? — Парень здоровый, симпатичный, в «москвичке», в галстуке, в штиблетах…
— Не Юльку ждешь?
— Ее, — говорю.
— Ну, давай, рви когти отсюда! — и грудью напирает. Ну, у меня шейная мазь всегда при себе. Вижу: по-хорошему не договоришься — смазал. Друг подлетел — и его тоже. Они за будку — и ходу.
Оглянулся, Юлька в ботиках, руки в муфте.
— Что это они?
— Да так, — говорю, — прикурить ребята попросили.
…Все было, как в романе: свидания, любовь, дуэль, цветы. Помню, на Новый год все магазины, киоски обегал. Мороз-колотун, туман, хоть куском бери. Огни в окнах. Смотрю, цветы за рамой в горшках цветут. Захожу.
— Здрасте! — Деньги на стол. — Цветы, бабуся, покупаю.
— Да что ты, милый, — запричитала. Видит, бесполезны отговорки, а может, и поняла, что крайне нужно. Взяла ножницы, подстригла и ахнула — будто свет в комнате потушили.