Колымский котлован. Из записок гидростроителя
Шрифт:
— Тебе только санок не хватает! — говорю.
— Ты работу, дед, давай, а не смейся! — хлюпнул носом Славка.
— Рекомендую, — представляю Карлу Францевичу, — парень просто рвется, трудовой порыв.
Славка равнодушно смотрит в сторону, вроде и не слышит.
— Помню, как же, помню все по «макензену» этого молодого человека, — разглядывает Славку Карл Францевич. — А рукавицы-то где у тебя? Не годится, мил друг, возьми-ка мои пока.
— Твои, Карл Францевич, не возьму, — отвернулся Славка.
— Детсад несчастный, — взвизгнул механик, — не смей ерепениться.
— На
Славка сбрасывает свои измочаленные, насквозь в солярке, суконки и сует руки в мохнашки с отворотами на запястьях.
— Вот теперь другой табак, теперь мороз не достанет, — улыбается он, — красота!
— Вот так, — обрывает его восторги Карл Францевич, — теперь ты головой отвечаешь за прицепное устройство, — и сует Славке эскиз и рулетку.
— Это мы могем, — отвечает Славка, рассматривая эскиз.
А Карл Францевич уже обежал всю площадку, нашел всем работу. Возле сварщиков замялся.
— Может, пока прихватку делать, а как мороз отпустит, навалимся на сварку? Нет ведь другого выхода, — продолжаю я.
— Это тоже не выход. Во-первых, к некоторым узлам после не подберемся, во-вторых, время, время… Я не понимаю вашего спокойствия, думать надо, искать надо.
И Карл Францевич против меня. А я себя чувствую — хуже некуда. Что я сделал, чем помог, что придумал? Электроды, кислород достал? Так это не моя заслуга — Федора. Металл из базы вырвали — его не надо было и вырывать, есть разнарядка, поезжай и получай. Тоже раздули. Дескать, дед приехал, и колесо закрутилось. Хожу именинником. А вот Федор об этом забыл давно, да и не помнил, наверное. Работает, делает свое дело. Я вот вчера накричал на кладовщика, не то чтобы накричал, но все же при рабочих. На эффект бил — знаю же, что нет валенок и не будет до весны. А работяги:
— Правильно, дед, так их, зажрались!
Сам себе противен. А вот решить что-то конкретное со сваркой — тут меня не хватает. Сделают конструкцию — опять я на коне. Не сделают, не успеют — Карл Францевич голову под топор клади. А он и ночует здесь, похудел, один нос торчит. Его ли это дело? Изобрел, нарисовал — кройте и варите. Так нет ведь. Но и он не бог: ему бы маломальский бокс, какое-то укрытие. И в технологии, и в технических условиях написано: сварку производить только при температуре до тридцати градусов. А тут жмет полста и не думает сдавать, да еще гущины добавляет мороз. Прожекторы ослепли, висят надраенными полтинниками. Ребята только и заняты тем, что таскают отогревать в кузню шланги. Они совсем не гнутся, как стальная арматура. Вот и носятся с ними, как та баба с яйцами. Сварщики — те дюжат, даже греться не ходят. «Идите, говорю, совсем задеревенели». Зотов будто и не слышит, сложился вопросительным знаком. Под держателем белый червячок извивается.
А Славка — тот уже нараспашку, рукавицы сбросил, топчется по ним, на голове тоже маска.
— Что ты как глухарь на току?
— Погодь, дед, не мешай.
— Неужто за сварку принялся?
— Ты брось это, Славка, а то наваришь…
— Думаешь, не будет держаться? Эх ты! Это мы еще посмотрим!
Два
— Мы в две руки: я, дед, на подхвате — только для прогреву вожу электродом, а Никола наяривает на всю катушку.
Шов получается неплохой, но заиндевевший металл подступает к самому шву, сдавливает холодом сварку и вроде бы даже потрескивает, да и по шлаку видно — отскакивает шлак.
— Сомневаюсь, как получится.
— Посмотрим, испытаем. Микроскоп бы, дед, а?
— Лупу бы тебе на глаз, — злится сварщик.
— Зачем лупу, можно без лупы.
— И без микроскопа можно. Неси керосину, — говорю Славке. — А мел есть?
Зотов кивает на кусок сухой штукатурки. Отламываю кусок и намеливаю шов — он уже едва теплится. Славка принес в ведерке керосин.
— Тряпка есть?
— Компресс будешь ложить? — Славка выворачивает карман и хочет от него оторвать кусок.
— Не надо, — удерживаю его руку и достаю носовой платок, прикручиваю на проволоку, макаю квач в керосин и прикладываю ко шву. Вдоль шва ползет змейка.
— Все ясно, микротрещина.
— Вот холера, — Славка жует «беломорину» и лупает заиндевевшими ресницами. — Откуда она? Будто кто бритвой изнутри саданул!
— Пустое дело, — откинув в сторону держатель, упавшим голосом говорит сварщик. — Нутром чувствую, что не поддается металл, вроде как масло в холодной каше. В такой-то колотун! Гля, — он плюнул. — Во! Видал, миндал?
— Как бы сбить температуру?
— Металл — он ведь, как человек, свой предел имеет. Терпит до поры, до времени, а будешь насиловать — лопнет! Понял?
— Костры надо распалить вокруг конструкции, — вношу предложение.
— Ты че, дед, хочешь Магаданскую область нагреть?
— Ты постой. Ночевал у костра на охоте? А если распалить как следует, а самим устроиться посередине, то еще и вздремнуть можно будет!
Вскоре вся площадка пылала кострами — катили старые баллоны, подвезли обрезки от свай, забрали все ящики от магазина.
— «Мы пионеры, дети рабочих…» — подбавляя солярки в огонь, напевает Славка.
— Прекрасно! — бегает по углам конструкции Карл Францевич с термометром в руках. — Просто и гениально!
Мы все закопченные, как трубочисты, только зубы блестят. Работа продвигается, уже собрали оси и надвинули на них базу. Варим «Колымагу». Договорились работать по двенадцать часов и в две смены, чтобы не дать конструкции остынуть.
— Да, тепло против холода — великое дело!
Карл Францевич поезд не проводил. Он сунул мне свою жесткую руку.
— Не горячись, Дюжев, и не дрейфь, Ну, ну, бывай, — скороговоркой выпроваживал он меня из своей конторки. — В случае чего дай знать…
Длинный и очень внушительный поезд пугал своим негабаритным видом. Протаскивая «Колымагу», поддерживали ухватами на длинных шестах провода высоковольтной линии. И когда тягач вытянул тяжеловес на Колымскую трассу, машины прижались к обочине и притихли. Теперь тягачи с двумя кабинами спереди походили на пучеглазых лягушек, а со спины на коньков-горбунков.