Колымский тоннель
Шрифт:
противопоказано -- ну разлагался живьем, иначе не скажешь. Казалось бы, приехал человек из ада в
рай: солнце, витамины, море, никакой работы... Один чудак, никакой не врач, а просто сосед, все
доказывал, что это так называемая "северная болезнь": возвращайся на Север, все там пройдет,
мол, это Север тебя не отпускает. Сначала мы отмахивались, но когда светила отступились от
Романа, он собрал чемодан и решил попробовать. Не успел. Умер у трапа.
Ко мне
кипятила, как хирургический инструмент, за мухами гонялась по всему дому, против пыли по всем
углам стояли блюдца с сырыми тряпками, обед я готовила в резиновых перчатках и всех изводила
гигиеническими процедурами. Может быть, в какой-то мере из-за этого Ромочка не противился, чтобы
жить отдельно от родной матери?
Я смотрела в окно, в тот просвет между цветущими деревьями, где он должен был появиться, а
он не появлялся. Я ждала: остановится в темноте машина, хлопнет дверца, блеснут под фонарем его
пуговицы и звездочки на погонах. А фуражку он, как всегда, оставит в машине. Хоть на минутку.
Ничего мне, Ромочка, не надо привозить, сам приедь, забеги, загляни к своей непутевой матери,
которую звал ты мамочкой, потом мамой, а теперь вообще избегаешь как-то называть. И проведать
избегаешь...
Я кое-как держалась на острой, твердой табуретке, цеплялась руками за только что вытертый
подоконник и из последних сил думала, как же это я, Хозяйка, оказалась непутевой, когда достигла
всего, чего хотела? Уехала на Север неимущей пигалицей, претерпела муки, но сына вырастила и
выучила, мужу спиться не дала, отстояла, и сама вернулась поистине Хозяйкой. Пусть с
недостатками, но кто без недостатков? Я выбрала единственный возможный для честного человека
способ стать богатой -- и я стала богатой. Я точно знаю, что ни у кого не попрошу кусок хлеба. У меня
десять тысяч на книжке. У меня твердый капитал в новеньком "Москвиче", мотоцикл с коляской хоть
сейчас оторвут с руками, какую цену ни назови, ковры и книги, наконец, -- это тоже капитал, который
цену теряет. Я никогда не ходила с протянутой рукой и сейчас, немощная, ни перед кем не унижусь.
Другие горбатились всю жизнь за подачку, за трудодень, а я жила свободной и умру свободной. Вот
так-то, сынок мой Ромочка. Твоя мамочка желает того же и тебе, и твоим детям... Возьмите все это,
когда я умру... Но мне рано, мне и шестидесяти нет еще...
И вдруг -- пусто кругом! Все было, оказывается, не в воспоминаниях, а в мечтах. Коэффициенты,
надбавки, "длинные рубли" -- бред и быть не может. Работала врачом на Севере, да, но не
денег, а ради людей, как все на свете. И к пенсии денег накопила вот на это пушистое растение,
которое передо мной на подоконнике. Ящик крашеный и множество мелких цветочков -- беленьких,
голубеньких, розовеньких, лиловеньких и разных-разных. Я их нюхаю, они нежно и тонко пахнут, а
комната совершенно пустая, воздух свежий...
С этой мыслью упала с табуретки на твердый пол, мягко ударилась головой о скрученный ковер.
Сильный запах нафталина. Начала умирать. Дальше не могла, проснулась.
Голова после этого сна болит до сих пор: не выношу нафталина. И теперь, когда есть время,
сяду у окошка и думаю: кто она?
Несчастная или счастливая? Она победила или ее победили? Ведь борьба-то была! А сын ее,
Вася, хоть из твоей конторы, но скотина отменная, согласись. Или никого у нее не было?
Я вошла во вкус. Жизнь в последних снах несколько мне знакома. Конечно, многие слова,
предметы -- удивляют. Не после Лабирии, а после ТОЙ жизни. Но к ТОЙ жизни все в этих снах, ей-
богу, ближе, чем к Лабирии. Короче, я еще хочу. Спокойной ночи, Васенька, тебе среди убийц на
Острове Скорби.
4. Лукавый сон.75
Ах, Вася, сколько интересного все же в этих снах (хотя и страшно)! Я говорю на незнакомых
языках, умею, чего раньше и не знала, не говоря уже о событиях. (Правда, в этом смысле первые два
сна содержательнее третьего. В третьем все как-то знакомо). Мне кажется, я старею с каждым сном.
Например, дети, когда узнают новое, они взрослеют. А я -- старею. Наверно, с ребенком могло бы
случиться, если бы он родился уже с готовым опытом своих родителей. Правда, четвертый сон
получился лукавый, не очень женский. Но ничего не поделаешь, одну такую красотку я знала в
молодости. А теперь как будто узнала, что с ней было потом. Даже не знаю, жалко ли мне ее. Вот
перескажу тебе и попутно этот вопрос обдумаю.
Сижу в компании -- не очень красивая, долговязая, строго одетая не накрашенная. Не дай бог
мне быть накрашенной, ведь я -- комсомольская богиня. Это обо мне поет магнитофон: "Вот скоро
дом она покинет, вот скоро вспыхнет бой кругом. Но комсомольская богиня..." Они меня так и
называют -- комсомольская богиня.
С ними я училась в университете, представь себе, на историко-филологическом факультете.
Вместе занимались комсомольской работой. Но они, после защиты дипломов, занялись социологией,
а я -- вступила в партию и стала секретарем райкома комсомола. Продолжаю носить комсомольский