Колымский тоннель
Шрифт:
Игорек пишет нам оттуда веселые письма. Настоящая работа, настоящая помощь людям в беде,
настоящее братство. На фотокарточке он в такой же форме, как его солдаты, у всех видим
тельняшки -- как у морской пехоты в ту войну.
Получили семь писем: три, три и одно. Следом пришел вызов. Отец полетел встречать и привез
металлический гроб, запаянный, даже без окошка. И вещи Игорька. Помогал ему бледный
прапорщик, вся голова в бинтах.
Я -- не истеричка,
не нашла и села, ноги не идут. Гроб сразу поставили почему-то в школе, которую кончал Игорек. На
крышке -- портрет. Дети собирались, прапорщик рассказывал, как мой сын с пулеметом в руках
прикрывал отход товарищей, как его убил бандитский снайпер, как самого прапорщика задело, когда
вертолетом вывозили тело Игоря с вершины, а еще один солдат при этом погиб. Дети спрашивали:
"А вы бандитов разбили?" Прапорщик молча кивал.
Вечером он сидел у нас, и мы молчали. Потом он сказал: "Мама, отец, я вас прошу, давайте
помянем командира. У меня тут есть с собой... И сделаем одно блюдо, он меня научил..."
Я так и сидела, а прапорщик этот Миша сам сготовил пиццу, поставил на стол горячую, открыл
бутылку водки, всем налил по рюмочке, и Игорю налил, отставил в сторонку. Выпили молча. Он
закусил горячей пиццей, а я не могу, слезы глотаю. И отец молча плачет. Тогда Миша вылил себе в
кружку остальную водку, допил залпом и глаза у него стали смотреть куда-то вдаль.
Отец спросил: "Почему запаяли? Зима ведь. Куда он ему попал?"84
Миша тогда застонал и отвечает: "Никакого снайпера не было, отец. Вы простите, мама... В том
гробу вашего сына почти нет... Вот столько собрали.
– - Показал руками две горсти.
– - Он вел колонну
с горючим. На трудном участке шофер головной машины испугался. Там всем бы крышка. Игорек --
мы его так звали между собой -- Игорек пересел из бэтээра к нему в заправщик, выгнал из-за руля,
поехали. Тут же -- засада. Гранатой подбили наш бэтээр, половину ребят -- сразу... Машу командиру:
прорывайся, прикроем. Он рванул. В него не попали, проскочил. Зажгли вторую машину, прямо
рядом с нами. Пламя -- во всю дорогу. Справа -- пропасть, слева -- стена. Колонна пятится за
поворот. А его они встретили в километре за поворотом -- там была вторая засада. Вышли прямо на
дорогу, наставили гранатомет. Он шоферу: "Огонь", а тот, падла-мусульманин, выскочил из кабины,
автомат бросил и -- руки... Игорек газанул прямо на них. Они его ранили и пробили все колеса.
Хотели взять живым, он отстреливался, потом подорвал себя вместе с горючим". Муж спросил: "Ты
гада и еще двоих мы догнали. Он рассказал, те двое дополнили. Он теперь в госпитале. Если
трибунал докажет, что это я его искалечил, меня посадят. Зато и он теперь... Жаль, что не убил. Сам
был ранен..."
Мы сидели до утра. Миша многое рассказал. Я об этих ужасах писать не могу. Одно только,
самое для нас убийственное: "Мы с командиром, когда притерлись, говорили откровенно. Он сказал,
как сейчас помню, слово в слово: "Предали нас, Миша. Не наше дело -- здесь воевать. Против чужого
народа и чужой веры. Мы не победим". Но солдатам мы с ним этого не говорили. Раз уж попали,
зачем пацанам душу рвать, верно?"
Тогда я, Вася, не выдержала и завыла.
Он тут же встал, взял четвертую рюмку и сказал: "Простите, мама и отец, это теперь моя чаша.
Сегодня улетаю обратно". Выпил и ушел не прощаясь.
А я так с воем и проснулась. Повыла еще всласть, кофе покрепче заварила и поехала на работу,
опять с опухшими глазами.
Решила, если еще будут сны, пожалуюсь Такэси.
И в следующую же ночь приснилось такое...
10. Сон о страсти.
Запишу и пойду жаловаться Такэси. Тетрадку ему не покажу, просто перескажу сны. А этот
последний и упоминать не буду. Это все такая невозможная чепуха, такой бред, что даже если и
произошло с кем-то и где-нибудь, то уж точно не наяву, не в жизни, а в больном воображении или в
наркотическом сне.
Все происходит в стране, которая, по моим представлениям, безобразно богата и развита. Даже
по сравнению с Лабирией. У нас в Лабирии просто есть все, что нужно, а там -- полно лишнего.
Видимо, лучше нас решили проблему энергии, и у них электричеством, кажется, сам воздух
пропитан. Не опишешь, сколько у них всего электрического. Все движение -- за счет электричества.
Все усилия -- за счет электричества. Весь покой -- тоже электрический. Реклама -- повсюду, куда там
Америке, и горит круглые сутки. Лозунгов -- никаких. Только помню два текста, напоминающих
лозунги. Один -- у дороги: "Не врезайся без нужды". Это, наверно, для тех, кто за рулем. А второй --
прямо в небе, непонятно как написанный, то ли дымом, то ли облаками: "Лишнее нужнее нужного".
Он висел утром над горизонтом, солнце освещало его снизу, в обед его проносило над городом,
солнце светило сквозь него, а вечером солнце опять освещало его снизу, уже из-за горизонта, и все