Колючка и стихоплёт
Шрифт:
– Я не занимаюсь такими вещами. Мог бы погадать, но, пожалуй, откажусь.
Девушка отрицательно махнула головой.
– Без вашего гадания знаю своё будущее. Сергей женится на Валерии из-за ребёнка, и навсегда будет для меня потерян. Я хорошо вам заплачу.
– Нет. Уходите.
Малика явно слышала гнев в голосе отца, который всё ещё оставался незаметным для гостьи. Какое-то время девушка смотрела на него, словно пыталась убедить взглядом, но, не получив ответа, ринулась к выходу.
Андрей Иванович около минуты не шевелился, смотрел в одну точку. Резко вздрогнув, будто его тело прошибло током, опустился на стул и разложил
Выждав на всякий случай минут пять, Малика выбралась из буфета. Нога онемела от лежания в неудобной позе, кровообращение восстанавливалось медленно и с неприятным покалыванием. Её взгляд наткнулся на несколько карт, оставшихся на столе. Три из четырёх мастей – пики, в том числе перевёрнутый туз. Насколько девочка помнила, это означало для кого-то верную смерть. В тот день это слово не взволновало Малику, она вообще не задумывалась о смерти до семи лет.
Малика хорошо запомнила последний день лета, но не потому, что ей предстояло пойти в первый класс. В тот день она впервые увидела похороны.
Малика выбежала во двор и остановилась на крыльце, обдумывая, чем лучше заняться: половить ящериц на пустыре или забраться на ничейное персиковое дерево во дворе и достать последние в этом году плоды с самой верхушки. Её озабоченный взгляд прошёлся по детской площадке, губы скривились в презрительной усмешке: на краю песочницы сидел Кирилл. Он больше не играл в одиночестве, легко и быстро влился в дворовую компанию и даже временами верховодил, придумывая новые развлечения. Задиристые Сенька и Виталик, старше на целый год и уже второклассники, позволяли иногда поруководить. Будучи уже школьниками, обычно они пытались помыкать малышнёй, гоняли её по выдуманным поручениям и нередко задирали. По отдельности их не воспринимали, только вдвоём, хотя выглядели они словно противоположности друг друга. Сенька – весь удлинённый, тонкий как цапля, с белёсыми бровями и такими же невыразительными ресницами. Виталик был коренастый как бочонок, смуглолицый, с одной пушистой бровью над угольно-чёрными глазами.
Новенький, казалось, не сделал ничего для того, чтобы стать заводилой, просто не боясь высказывал своё мнение и знал много необычных игр. Если Кирилл появлялся во дворе, Малика находила себе другое занятие где-нибудь подальше, злясь на друзей, предавших её, и на саму себя за упрямство.
Малика раздражённо фыркнула и отвернулась, глаза наткнулись на странный деревянный сундук у соседнего подъезда. Подъехала машина, из неё выбрались незнакомые люди, одинаково хмурые и ссутуленные горем. Из подъезда вышло ещё несколько человек, таких же печальных и молчаливых, они молча обнялись с приезжими.
Девочка подкралась поближе и остановилась возле лакированной крышки гроба, пристроенной у стены. Она коснулась гладкой поверхности и, найдя в группе людей знакомую старушку, спросила:
– Это что за сундук такой?
– Это гроб, – тихо отозвалась пожилая женщина, подходя ближе к девочке.
– Что там будут хранить?
– В него положат Веньямина Михайловича.
Малика опешила.
– За что? – Она оглянулась на крышку гроба, оценила её узость и заволновалась. – Там же совсем неудобно, на бок не ляжешь.
Старушка тяжело вздохнула.
– Он умер, деточка. И в этом гробу его похоронят на кладбище.
Малика смутно помнила упомянутого мужчину.
Малика попятилась назад, боясь закричать. Самого Веньямина Михайловича ещё не вынесли, и видеть, как это произойдёт, совсем не хотелось. Она убежала на пустырь, не оглянувшись, хотя слышала, как Сенька и Виталик звали её играть в мяч. Ящериц не ловила, не до того было. Сидела на большом валуне абсолютно неподвижно: переживала сделанное открытие. При полной внешней неподвижности внутри у неё бушевал ураган чувств, довлеющим из которых был страх. Никогда Малика так не боялась чего-то непонятного, невидимого, неотвратимого. И никто не мог ей помочь пережить это чувство. Ужас перед смертью погрузился в подсознание, но порой прорывался жуткими снами и фобией закрытых пространств.
С того дня она начала бояться темноты, но признаться в этой слабости не могла ни отцу, ни друзьям. Каждый раз, когда Малика заходила вечером в неосвещённый подъезд, её накрывала волна паники, и она сломя голову летела по ступенькам к спасительной лампочке над дверью своей квартиры.
Несколько часов Малика бродила по пустырю, вдоль канавы, собирая колючие репейники и складывая их в карман. У неё зародилось смутное предчувствие, что сегодня снаряды ещё пригодятся. Во двор она вернулась к обеду, сразу направилась к персиковому дереву. Недалеко расположилась дворовая компания. Прямо на асфальте они играли в карты, постоянно оглядывались на окна, чтоб не пропустить бдительного родителя, который захочет отобрать у них азартную забаву.
Малика какое-то время прислушивалась к игре, поедая добытый с верхушки персик, потом прошлась по краю забора и спрыгнула чуть ли не в центр круга, образованный игроками.
Не дожидаясь шквала протестующих воплей, надменно процедила сквозь зубы:
– Нудятина. Я лучше придумала. Кто не трусит, тому погадаю.
Кирилл принялся собирать свои карты, избегая взгляда соседки. Танечка резко встала.
– Ну, я. Раз уж ты дочка ведьмака, расскажи, куда делся мой любимый котёнок?
Малика села прямо на асфальт, сложив ноги по-турецки, через рваные джинсы выглянули острые коленки. Она протянула руку.
Кирилл сложил карты аккуратной стопкой и вложил в её ладонь.
– Не сомни, они новые.
Малика ловко перетасовала карты и сделала первый расклад. Дети нависли со всех сторон, опасаясь пропустить сеанс гадания. Затихли в ожидании и предвкушении.
Уже через секунду Малика поняла, что не будет озвучивать то, что увидела и придумала свою версию.
– Твоего котёнка украли. Люди на машине ехали, увидели какой он хорошенький, и забрали себе домой. Балуют его теперь вкусняшками.