КОМ 3
Шрифт:
— Говорил я тебе, Митяй, по ноге ейной залезают! — обрадовался один из глазельщиков. — А ты: «Ле-естницу принесут, лестницу…» У-у балда, ни разу не образованная!
Сел я за рычаги, Хаген спать завалился. Наш брат, военный, приучен спать в любой момент, когда случай представляется: хоть трясёт, хоть шумно — всё едино, лишь бы отдохнуть успеть.
В Канске на заправке Хаген проснулся и потеснил меня с пилотского кресла.
— И куда ты? Ты семь часов, почитай, рулил, а я всего четыре?
— Ничего. Решили же ночью чаще меняться — так и будем.
И выпер
Хаген мягко пилотирует, оно как в люльке укачивает. Я в пелерину завернулся да дрых себе. На дороге время от времени попадались путники, а вот со светом было как-то не очень. Не желая кого придавить, Хаген скинул скорость до шестидесяти, а фонари «Саранчи» выкрутил поярче. Так с иллюминацией и скакали.
Четыре часа я честно продрых, а у Алзамайской заправки также Хагена с пилотского места бортанул. Ибо нечего тут. Четыре часа порулил? Изволь подвинуться.
А ещё через три часа, когда на выезде из Тулуна я размышлял, стоит ли мне заправиться, или уж до Зиминской станции добегу, нас остановил жандармский патруль.
Смотрю: палками мигающими машут, прижался к обочине (ну, как уж смог), из люка выглянул:
— Что случилось, служивые?
Жандарм задрал голову обозревая шагоход.
— Это… так дорога перекрыта, разбойники!
— Это ж что за разбойники, чтоб дорогу перекрывать? Мы ж не в диких местах, чай Российская Империя!
— А вот такие разбойники, ждём регуляров. А то совсем, говорят… медведи у них стальные, у разбойников тех.
— О как! Прям стальные медведи?
— Дык как сказать… выжившие говорят. Оне, разбойники-то, четыре каравана разграбили, да ещё там сколь одиночек пропало, покуда вести дошли — потом считать будем.
Хаген завозился и сел, прислушиваясь к разговору. Мы переглянулись.
— Через разбойников-то мы, поди, помчимся, почти не обляпавшись, — усмехнулся я. — Вряд ли у них противошагоходное что имеется.
— А медведи?
— Ну, медведи. Ты размер того медведя представь рядом с нами.
— Стальные? — поднял бровь Хаген.
— Ну, положим, в Монголии видел я стальных лошадей — отчего бы и медведям не быть?
— Н-да, похоже, техник-конструктор там какой шалит…
— С другой стороны, у нас, в отличие от этих жандармов, и щиты приличные имеются. Да, в конце концов, не наша ли это специализация, в разведку ходить? — я снова высунулся из люка: — Слышь, служивый, а, мож быть, я таки прокачусь, разведаю? Вот эти вот штуки, — я крутанул ротор пулемёта, — они ж не для красоты к шагоходу приделаны. Сильно нужно в Иркутск ко времени попасть. А по пути, глядишь и медведёв твоих стальных на ноль помножу, а?
— Да я бы пустил. Только вы уж бумажку начальству на подпись сделайте, что на «свой страх и риск…»
— Да запросто! Где тут у вас канцелярия?
Я спрыгнул с опоры, и жандарм проводил меня к серой армейской палатке. Усталый и явно не спавший ночь немолодой офицер в чине капитана отвлёкся от карты, на которой делал какие-то пометки.
— Чего тебе, Иванов?
— Тут у нас казачий шагоход образовался.
— Вот нам ещё гражданских не хватало!
Я отодвинул жандарма.
— Вы это… осторожней со словами-то, капитан, — я повернулся к нему нашивками на рукаве. — Кто ещё тут гражданский…
Осторожно рассмотрев меня, капитан расплылся в удивительно омолодившей его улыбке. И я внезапно понял, что он просто очень устал и на нерве, а так — как бы не сильно меня старше.
— Господин хорунжий, извините любезно! Капитан Ермолаев, Савва Павлович. Батенька, вы ж нам прям провидением посланы! Что у вас за шагоход?
— Коршунов Илья Алексеевич, МЛШ «Саранча».
— Не знаю такового. Что, новая модель?
— Не-е, с Польши привёз. Трофейная!
— А-а! Понятно! Батенька, вы уж извините, просто у меня вон там, — он махнул рукой куда-то в сторону дороги, — ещё три шагохода стоят, но все совершенно гражданские. А один, — он понизил голос, — так вообще — дипломаты с японских островов. Вот я и не пускаю никого, во избежание…
— Да что тут у вас за страсти творятся-то?
— Мятеж! Мятеж, батенька. Как есть мятеж. Банда. По предварительной оценке, до тыщи рыл! Перекрыли дороги и при поддержке невыясненного количества непонятных, — он поморщился словно от боли, — стальных медведей объявляют отдельное государство. Вы представляете? Отдельное Сибирское государство! Смутьяны, мать их! А! А у меня ещё и японцы эти! А ежели что — потом спросят с кого? Ермолаев виноват!
— Да вы не волнуйтесь так, Савва Палыч, — затоптался жандарм, — щас сюда армия подойдёт, оне этих мятежников живо к ногтю прижмут! Чтоб Россию-матушку на части делить? Не пройдёт!
* * * Иллюстрация сегодняшнего дня: «Саранча», бегущая по тракту! Открываем ссылочку, ставим лайки, не стесняемся))) https://author.today/art/182482
15. ПРИКЛЮЧЕНИЙ-ТО НАМ НЕ ХВАТАЕТ
В ЖАНДАРМСКОЙ ПАЛАТКЕ
В обители перекрывшего дорогу жандармского поста отмечалась некоторая даже, так скажем, печать обжитости, свидетельствующая о том, что проблема серьёзная, и решают её уж несколько дней — вон, раскладные походные кровати приволокли, печка (ночи-то, поди, холодные), чайничек с кружками. Караулят посменно, чтоб, значицца, никто свою глупую голову в пасть к опасности не сунул.
Никто, вроде нас — ехидно подсказал внутренний голос.
— И как же эти смутьяны у вас тут расплодились? — хмуро полюбопытствовал я. — Нешто некому было к ногтю их прижать, покуда бошки свои мерзопакостные вздымать не начали?
Капитан поморщился:
— Что поделать-с? Успешно маскировались, негодяи. У нас тут, батенька места глухие, тайга-с! Мест нехоженых — сверх меры… — он резковато хохотнул; глаза его, впрочем, оставались серьёзными. — Господин хорунжий, несмотря на вашу решимость, я считаю своим долгом попытаться вас переубедить. Больно не хочется мне вашей головой рисковать. Кто там ещё в дебрях этих прячется? Стоит ли в одну голову-то?