КОМ 4
Шрифт:
Я же улыбнулся и начал:
— Сайн байна уу, найз!*
*Здравствуй, друг! (монг.)
Услыхав моё приветствие по-монгольски, новенький страшно обрадовался:
— Здравствуй, здравствуй, друг! По-нашему умеешь, да? Проходи.
Я перешагнул порог и протянул руку:
— Илья.
— Сэргэлэн! Заходи, гостем будешь!
Сэргэлэн пригласил меня в гостиную, где уже устроил всё примерно по привычному себе порядку: большой стол заменил на совсем низенький журнальный, стулья куда-то вынес, вместо этого стаскал (видать, со всего дома)
— Так, говоришь, бывал в Монголии?
— А как же, приходилось! С год караваны пас. Говорю, правда, немного. Вот, решил зайти, попроведовать будущего товарища, вместе будем мальчишек учить, — я выставил из своего баульца штоф и посуду с жарким. — Посидим за встречу?
— Вот это разговор! — Сэргэлэн довольно развёл руками. — У меня с дороги вяленое мясо осталось!
— Уважаю!
Я думал, Сэргэлэн принесёт под водку хрустальные рюмки из кухни, но он достал свой собственный наборчик — крошечные серебряные стаканчики, изукрашенные чеканкой.
— Ну, за знакомство!
Монголы торопиться не любят, поэтому я со своей проблемой не выскакивал, неспешно обсуждая: откуда он родом, да где в Монголии успел побывать я. По ходу дела ручку ему подарил. Понравилась! Слово за слово, нашлись и общие знакомые — тот же Гантулга, что петь меня учил.
— Погоди, так ты — тот воин, что свадьбу Эрдэнэчимэга спас? — дошло до Сэргэлэна.
— Было дело, — согласился я.
— Так Болормаа, жена его — моя четвероюродная сестра!
— Это мы с тобой теперь, выходит, почти как братья, — слегка усмехнулся в усы я. Сэргэлэн однако на полном серьёзе принялся называть меня братом и усиленно благодарить.
— Как отдарить тебя за спасение чести рода?
О! Вот, кажись, и подходящий момент! К тому ж бутылочку мы, почитай, уговорили. Можно и к чаю переходить.
— А вот чайку давай заварим, — я вытащил из баульца последний гостинец, — да поговорим. Если сможешь мне помочь — по гроб жизни тебе благодарен буду.
Сэргэлэн открыл коробочку с чаем, принюхался к аромату, довольно поцыкал покачивая головой:
— Ах, хорош!
Потом мы чинно пили чай из расписных пиал — с молоком, слегка подсоленный, как это у многих восточных народов принято. Наконец я решил, что время удобное.
— Слушай сюда. У меня есть жена.
— Красивая? — с любопытством спросил Сэргэлэн.
— Любимая! — строго сказал я. — Если вдруг не так на неё посмотришь — живо голову откушу и скажу, что так и было, понял?
— Да понял-понял! — монгол успокаивающе улыбнулся, выставляя перед собой ладони.
— Так вот. Я её немножко петь учил. Надо лучше. Чтоб машина летела, соображаешь?
— М-м-м… Если уже маленько умеет — могу подучить.
— Не подучить, а чтоб мастером стала! Имей в виду, одну ходить не пущу! — «Больно глаза у тебя хитрые», — подумал я про себя. — С приглядом. Чтоб всё чинно-уважительно.
— Обязательно! Без уважения никак нельзя, — уверил меня захорошевший уже Сэргэлэн.
Был он гораздо кривее меня — у него-то маманиных пастилок, чтоб не пьянеть да не дуреть, нету. Поэтому названный братец грустно подпёр кулаком щёку и тяжко вздохнул:
—
— Могу понять. Но смотри, по-братски предупреждаю, поостерёгся бы ты в университете на женщин заглядываться. Выйдет скандал, попрут тебя взашей в Монголию, и жалованья не дождёшься — тебе это надо?
Сэргэлэн только ещё тяжелее вздохнул. И тут меня осенило:
— Погоди, ты ж по военной линейке завербован?
— Как? — не понял он.
— Ну, с военным контракт подписывал?
Он пару секунд подумал, вытянув трубочкой губы:
— Та-ак. Военный вербовщик был, э?
— Точно?
— Ну, на, сам прочитай, — к моему изумлению, он вынул из-за пазухи нечто вроде плоского кошеля, а из него — сложенный вчетверо лист со слегка смятыми уголками.
Я развернул.
— Ну, вот! Вольнонаёмный, приписан к Технической базе Новосибирского гарнизона! Так тут проблем вообще нет! При военной базе отделение терпимости обязательно есть. Так и быть, узнаю у знакомых, где оно, сгоняю с тобой раз, всё объясню. — тут я подумал, что главным, пожалуй, будет объяснить персоналу отделения терпимости, почему к ним будет ходить особо ценный монгол. Впрочем, бумаги у него в порядке. — Только дальше сам.
Глазки Сэргэлэна заблестели и сразу погасли:
— Эх, Илья. Денег-то мало. Расчёт когда-а-а будет — три месяц, долго ждать.
— Да там барышни по билету, бесплатно! Только что за такси заплатить. Так, коли будешь мою жену хорошо учить, по рублю за час тебе давать буду, каждый урок.
Сэргэлэн аж рот приоткрыл:
— Хороший деньга даёшь, однако!
— Жену люблю. Ну? — я протянул ему руку.
Он сощурился так, что глаза его совсем превратились в щёлочки:
— Договорились! Хорошо буду учить, не пожалеешь! — мы скрепили договор рукопожатием и разошлись, взаимно довольные.
И не думайте, не пошутил я и не обманул. Узнал у Петра адрес да сопроводил Сэргэлэна до отделения терпимости. Заодно, по ходу дела, научил его походному очищающему заклинанию, чтоб девчонки нос не воротили от запаха костра да жира — приохотился наш монгол около домика в зоне барбекю мясо жарить да варить себе всякое привычное.
Смотрительница отделения, конечно, глаза на этакого гостя выпучила, но в документы заглянула — честь по чести. Да ещё значится: «преподаватель военно-технической специальности»! Выписала ему по-офицерски, два билета на неделю.
Вечером Сэргэлэн сидел около своего костерка довольный, как кошак в Масленицу.
ВЫКРУТАСЫ
Дни бежали за днями. И тревожные ожидания всё ощутимее носились в воздухе.
Учительство моё пошло — особенно когда старого толмача отозвали, а взамен прислали даже не одного, а трёх, молодых да шустрых.
Мы изо всех сил нажимали на программу, к концу второй недели уже усадив мальчишек за новенькие прибывшие тележки. Пришлось Хагену ходить вторым инструктором вместе с Сэргэлэном, который ловок был только с механической лошадью. Хаген же в дополнительные часы контролировал процесс приобщения монгола к новой технике. А потом и второго тоже на себя взял, когда тот появился ближе к концу сентября.