Команда «Братское дерево». Часы с кукушкой
Шрифт:
Несколько дней Длинный не показывался в селе. Подолгу стояли мы у него под окном, свистели, звали — никто не откликался.
Хоронила Гогу горстка сердобольных соседей. Плакать Длинный не плакал, только пальцы в кровь искусал.
Сегодня в разгар урока неожиданно сильно и тревожно загудел колокол. В класс поспешно вбежал переполошенный сторож дядя Петре и что-то сказал учителю на ухо.
— Пожар, ребята! У объездчика занялся сарай, — скороговоркой выпалил учитель и, поморщившись, словно от внезапной боли,
За учителем с визгом и криком повалили и мы. Казалось, не прошло и минуты, как мы уже были на месте, готовые хоть сейчас ринуться в огонь. Да где там! Толпа оттеснила нас, умеряя наш пыл. Пламя бесновалось, разом пожрав всю хранившуюся в сарае солому. Объездчик рвал на себе волосы и мычал что-то нечленораздельное. Вокруг бестолково суетились люди, то и дело отскакивая от разлетающихся в разные стороны пылающих балок и дранки. Скоро от сарая ничего не осталось, но огонь еще долго лизал разбросанный повсюду хлам.
Как заведенный метался объездчик между догоравшим сараем и развалюхой Длинного.
— Ах, мерзавец! — вопил он и хватал то одного, то другого за грудки. — Где этот малахольный, я вас спрашиваю? Скрылся, висельник! Ох, и попадись он мне, уж я бы с ним поговорил!
— Да почем ты знаешь, что это он поджег? — недоумевали сельчане.
— Он это, больше некому. Ну и проучу же я тебя, чокнутый, дай срок! — долдонил свое объездчик.
Пожар потушили, но куча головешек курилась до вечера.
Длинный пропал. На какие только ухищрения не пускался отец Бузо, чтобы выведать, куда он подался! Раз кто-то столкнулся с ним в горах, так отец Бузо все горы окрест обрыскал, но Длинный как в воду канул.
Долго по селу ходили разные слухи: то там его видели, то сям встречали, но мы с Васе были уверены, что Длинного растерзали волки.
Тетя Анджа больше уж никогда не заменяет учителя. Учитель не разрешает, да только она и сама, я думаю, нипочем не согласилась бы войти к нам в класс еще хоть разок. У тети Анджи и раньше случались сердечные приступы, а после недавнего она совсем слегла. Учитель сам управляется по хозяйству: трясет половики, выносит яичную скорлупу и картофельные очистки. Он бы и дрова колол, если бы дядя Петре не отнимал у него топора. На урок учитель приходит грустный, часто задумывается, но с нами ведет себя по-прежнему ровно. Видно, он еще просто ни о чем не догадывается. Ну конечно, а не то страшно подумать, что бы он с нами сделал! Глаз от парты мы на всякий случай стараемся не поднимать. По крайней мере мы с Васе. На сердце у нас было тревожно: а вдруг тетя Анджа умрет? От таких мыслей внутри все холодеет, и мы отчаянно гоним их от себя.
Как по-разному устроены люди! Вот у меня сердце крепкое, точно камень. Делай с ним все, что заблагорассудится, а оно бьется себе и бьется и никаких сбоев не дает. А тетя Анджа из-за сущей ерунды, можно сказать, из-за безобиднейшей шутки заболела.
Несколько дней назад Коле радостно сообщил, что уроки у нас будет вести тетя Анджа, потому что учителя вызвали в город на
— Девочки, сегодня будем учиться вышивать. Согласны?
— Согласны! Согласны!
— А мы? — спросил Танас.
— Вы можете рисовать.
— А что рисовать?
— Да все, что видите вокруг. Доску, например, или печку, дверь, окна — весь класс.
— Ура! — завопил Танас, но Коле запустил в него сливой, и Танас смолк.
Я покопался в портфеле — пришлось даже книги вытащить, — но карандаша как не бывало. Хотел было попросить у Васе, но только рот раскрыл от изумления: из Васеного портфеля выглядывал мышонок.
— Зачем ты его приволок?
Васе выпустил мышонка из портфеля, щелкнул его по носу и сказал:
— Хочу нарисовать мышь.
— Ну и держал бы ее в портфеле, раз совсем спятил.
— Живьем рисовать лучше, не умею по памяти.
Мышонок испуганно забегал по парте, обнюхал завалявшиеся крошки и попытался спрыгнуть на пол, но нитка, которой он был привязан к портфелю, натянулась, и мышонок шарахнулся назад.
— Ладно, пусть остается, — сказал я. — Я тоже его нарисую. Ставь посередине.
Мы загородили мышонка портфелем и укоротили нитку. Коле и все остальные ребята с задних парт вытягивали шеи, стараясь получше его разглядеть. Обернулась и Мира и от неожиданности закрыла ладонью рот — вот-вот заверещит. Пришлось сделать свирепые глаза и устрашающе помотать головой. Вокруг нас скучились ребята с соседних парт. Ничего не подозревая, подошла к нам и учительница. Но мышонок есть мышонок, от него всего можно ожидать: разбежался, нитка лопнула, и — гоп! — прыгнул, проказник, прямо учительнице на грудь.
Брр, и сегодня еще у меня волосы дыбом встают от ее крика. Можете себе представить, какой тут поднялся переполох! Кричит и дико размахивает руками учительница, визжат девчонки! Такого я за всю жизнь не видывал. Вдруг учительница замолчала, страшно побледнела и, схватившись за сердце, рухнула на парту. Кувшин воды привел ее в чувство. Поддерживаемая под руки, она потихоньку добрела до кровати. Сторож дядя Петре, похоже, знал о ее болезни. Он засунул ей в рот несколько кусков сахара, а потом вытолкал нас из школы. Долго еще у нас с Васе тряслись коленки. Митре всю дорогу бубнил:
— О-хо-хо, вот чудно-то! Бывает, конечно, что у людей сердце не выдерживает. Медведя, допустим, испугаться можно, волка, носорога или там змеи, но чтобы мышонок, обыкновенный крошечный мышонок такого страху нагнал — этого мне еще слышать не доводилось.
— Умолкни! — прикрикнул на него Коле.
Как побитые, заплетая ногами, тащились мы домой. На душе было муторно.
Но вчера нас с Васе все же позвали в учительскую. Гневно сверкая глазами и расхаживая взад-вперед, учитель заставил рассказать, как было дело. Выслушал нас и выгнал, пообещав примерно наказать.