Командир атакует первым
Шрифт:
– Внимание! С юго-запада четыре "мессершмитта"! С юга-запада четыре Ме-109!
– Спасибо, понял, - ответил Луганский и передал приказ Николаю Шутту атаковать подходящего противника.
Тот ответил:
– Понял, командир, выполняю.
Шестерка остроносых "ястребков" Луганского весьма успешно расправилась с "худыми". Тот Ме-109, который был сбит в начале боя, упал в километре от пункта наведения.
Вслед за ним к земле пошел еще один. "Мессершмитты" заметались между парой и четверкой группы Луганского. Тогда, чтобы не тянуть время, он со своим ведомым отвалил
А что же четверка Шутта? Она продолжает набор высоты и идет явно в сторону от приближающегося противника. Еще немного - и будут потеряны возможности для атаки.
Тогда я закричал в микрофон:
– Шутт! Противник ниже справа!
После секундного молчания Николай переспросил:
– Где?
Теперь понятно: он просто не видел подходившую группу Ме-109, а переспросить не решился - понадеялся на свои глаза. Я же, наблюдая с земли воздушную обстановку, не учел, что из кабины самолета оценить ее труднее. Такие просчеты могли бы дорого нам стоить.
Летчики группы Луганского, уверенные, что им ничего не грозит, все внимание сосредоточили на оставшихся "мессершмиттах". Звено Николая Шутта, приняв мою команду, быстро и четко выполнило ее, и пилоты открыли по "мессерам" огонь на пикировании. Попасть с большой дистанции, понятно, трудно, но трассы заставили немцев отвернуть в сторону.
Группа Луганского тем временем, услышав наши переговоры по радио, естественно, отвлеклась, в какой-то степени утратила активность, и немецкие летчики вышли из боя. "Мессершмитты", атакованные звеном Шутта, тоже убрались восвояси.
По давно сложившейся привычке вечером я постарался проанализировать свою сегодняшнюю работу, особенно при наведении группы Луганского. Сколько же раз у меня было такое: победа одержана, а горький осадок остается! Да, наши истребители сбили три самолета, и потерь нет. Но если бы не моя оплошность и Шутта, бой мог кончиться с большим эффектом...
После наступления темноты, когда на пункте наведения, все техническое оснащение которого состояло из радиостанции с "солдатом-мотором", делать было нечего, я еще раз вычертил схемы схваток с противником, разобрал характерные промахи, возможные, наиболее оптимальные варианты тактических приемов, которые мог подсказать летчикам.
В эти дни в жестоком бою над Яссами был сбит Василий Афанасьевич Меркушев - Герой Советского Союза, любимый наш комиссар, бывший заместитель командира полка по политической части. Я долго не мог поверить этому горестному известию...
А бои продолжались.
В последующие дни я довольно быстро усвоил, что самое важное при управлении боем - разгадать как можно раньше замысел противника. По положению его самолетов, по предшествующим действиям старался смоделировать возможные варианты схваток с гитлеровцами. Исходя из этого, давал целеуказания своим истребителям.
Командир дивизии был прав - работа на пункте наведения пошла на пользу. Теперь я многое пересмотрел, переосмыслил. По-новому, например, оценил действия ведущего в бою. До сих пор многие наши командиры, водившие в бой группы из восьми и более самолетов, действовали так же, как и ведущие пары, звена. Мы шли в атаку
А если ведущие - недостаточно опытные? Тогда бой может превратиться в хаотичную, неуправляемую схватку, единоборство звеньев, пар, подчас и отдельных летчиков. В таком случае исход его решают, только индивидуальное мастерство, настойчивость, активность.
Конечно, приятно записать на свой счет сбитый немецкий самолет. Больше того, бывают случаи, когда пойти в атаку первым просто необходимо. Но весьма часто, в этом я убедился, ведущему группы из четырех, трех и даже двух звеньев резоннее находиться во втором эшелоне истребителей и оттуда руководить боем. Понятно, каждую пару, каждого летчика опекать невозможно, да это и не требуется, но основные очаги боя, главный удар истребителей должны находиться под непосредственным руководством. Тогда бой станет управляемым процессом.
Об этом еще стоило поразмыслить, посоветоваться с, товарищами, но я был уверен, что рациональное зерно в моих суждениях есть.
Наши наземные войска продолжали наступать. Вскоре Совинформбюро сообщило, что они форсировали реку Прут, овладели городами Дороха, Ботошани, целым рядом других румынских населенных пунктов. Фронт ушел от нас больше чем на пятьдесят километров.
Смещалась на запад и арена воздушных боев. Мы с рядовым Васильевым остались практически безработными. Но вот приказ - пункт наведения свернуть, возвратиться в часть.
Перед отлетом мы видели, как по пыльной, выбитой танковыми гусеницами дороге нескончаемой серой колонной пошли пленные. Для них война кончилась...
В тылу
В полку нас ждали новости. И заключались они в одной фразе, которой встретил меня на аэродроме летчик Николай Буряк. Широко улыбаясь, он поздоровался и приложил руку к козырьку фуражки:
– Поздравляю вас, товарищ гвардии майор, с поездкой в тыл!
Я не сразу сообразил: гвардии, да еще майор?.. Но понял, что Николай не шутит - улыбка его светилась большой сердечной радостью. Он сам еще не привык к гордо звучащему слову "гвардия", и, конечно, ему доставляет искреннее удовольствие произносить его, А новость действительно знаменательная. Наш 247-й истребительный авиационный полк стал 156-м гвардейским!
А то, что Николай назвал меня майором, было не столь неожиданным. Перед отъездом на пункт наведения я узнал от начальника штаба, что представление на меня уже подготовлено...
Но вот при чем здесь тыл? Неужели?.. Первая мысль о том, что единственно связывающее меня со словом "тыл" - травмированный позвоночник. Нет, он почти не беспокоил меня. Во всяком случае, я старался как можно реже думать о нем, хотя корсет грузина сапожника ежедневно утром и вечером напоминал о злополучном компрессионном переломе. Я знал, что рано или поздно врачи обо мне вспомнят. Но сейчас?..