Командир полка
Шрифт:
– Итак, повторяю, - сказал он, - послезавтра в восемь часов мы начинаем проверку политических знаний офицеров и…
Телефонный звонок прервал его. Подполковник схватил трубку, и его лицо сразу успокоилось.
– Иду, - коротко бросил он в трубку.
– Вас подождать, товарищ подполковник?
– спросил пропагандист полка капитан Хафер и раздраженно сморщил лоб.
– Не нужно.
– Вебер надел фуражку.
– Мы продолжим завтра утром.
– Перед дверью он остановился и сказал офицерам: - Только что прибыл майор Харкус.
Шаги на лестнице стихли.
–
– Что за спешка? Как на пожаре.
– Он знает Харкуса тринадцать лет, - сказал лейтенант Нольде, секретарь комсомольской организации полка.
Хафер подал команду прекратить занятия, подошел к окну и раздвинул гардины.
– Кто такой Харкус?
– спросил он.
– Покупайте гребешки, - пошутил начальник клуба и потер свой круглый красный нос, - задаст он нам головомойку.
– Хорошо тому, у кого мало волос, - сказал Хафер и выразительно взглянул на круглую лысину начальника клуба.
* * *
Вебер и Харкус встретились перед штабом на лестнице. Молча они разглядывали друг друга, каждый отыскивал изменения в лице друга. Четыре года не прошли бесследно. Морщин вокруг глаз Вебера стало больше, а из-за круглого лица и плотной фигуры подполковник казался еще меньше ростом, старше. Но приветливость Вебера, его обаяние, благодаря которым он всего добивался и держал всех в руках, остались.
Вебер увидел в глазах Берта радость. Резкая складка между широких бровей потеряла свою строгость. Лицо Берта осунулось, а его спина от долгого постоянного сидения за книгами стала более сутулой. Он протянул Веберу руки. Они обнялись.
– Приветствую тебя, Курт, старая ты пушка!
– Здравствуй, Берт, старая гаубица!
Родные голоса, знакомые слова, сердечность встречи смягчили четырехлетнюю разлуку. Харкус стоял рядом с Вебером. Некоторое время они молча смотрели на широкий строевой плац и здания казармы. Тополя, которые окружили плац, они вместе сажали тринадцать лет назад.
– Выросли, - сказал Харкус, - похорошели наши тополя.
– Не только тополя, - ответил Вебер.
– Не только они.
– Так и должно быть.
– Харкус еще раз посмотрел вокруг.
– Ну, идем, - сказал он и вошел первым в здание штаба.
В приемной пахло кофе. За пишущей машинкой сидела фрау Камски, пожилая энергичная женщина, работавшая секретаршей командира полка более десяти лет.
– Сколько же командиров вы пережили?
– шутливо спросил у нее Харкус.
– Вы четвертый, - сказала она, крепко пожимая ему руку.
– И вас я непременно переживу.
– Любопытно.
– Но вы же, без сомнения, знаете, как здесь говорят: фрау Камски всегда в курсе событий. Я не хочу, чтобы вы начали службу на новом поприще без меня. Кофе я варю неплохой: он помогал успешному завершению многих заседаний и совещаний. И сейчас он нисколько не хуже. Две чашечки?
Вебер вошел в кабинет и пригласил майора последовать за собой. Харкус подошел к письменному столу и сел. Затем поочередно выдвинул все
Вебер, сидевший за другим столом, наблюдал за Бертом и его быстрыми движениями. Он хорошо изучил за тринадцать лет совместной службы привычки друга и знал их, пожалуй, лучше собственных.
Между тем Берт осваивался на новом месте. Он стал хозяином кабинета, в котором сходились все жизненные нити полка и всего военного городка. Харкус занял место, которое в течение двух месяцев приходилось занимать то Веберу, то другим офицерам штаба. Когда полковник Венцель два дня назад позвонил Веберу и сказал, что к ним направлен новый командир полка, подполковник облегченно вздохнул. Теперь, после того как самые важные должности в полку были заняты, можно было спокойно готовиться к новому учебному году. Старый год заканчивался, и, чтобы благополучно его завершить, офицеры сделали все, что было в их силах.
Берт Харкус, заложив руки за спину, ходил от письменного стола к двери, которая вела в приемную, и обратно. Он, казалось, измерил комнату, потом пошел в угол и остановился перед застекленным шкафом со Знаменем полка. Он стоял, широко расставив ноги и немного сутулясь. Это Знамя впервые было пронесено перед строем полка 1 марта 1957 года. Первым знаменосцем был сам Берт Харкус.
Курт Вебер хорошо помнил тот холодный серый день. Сильные порывы ветра полоскали тяжелое цветное полотнище. Древко гнулось, но Берт крепко держал его и, шагая перед трибуной, ни разу не сбился с ноги. И хотя пройти пришлось всего триста метров, они стоили Берту такого нервного напряжения, что он после этого не смог пойти играть в волейбол.
Фрау Камски вошла в кабинет, поставила кофе на стол и, не сказав ни слова, ушла.
Берт подошел к письменному столу, поднял чашку и поднес ее ко рту, но кофе не выпил. Поставил чашку на стол и, подойдя к окну, посмотрел на большой прямоугольный строевой плац с редкой травкой, которая никак не росла на песчаной почве.
Вебер смотрел на фигуру Берта, широкую и крупную на фоне светлого окна, которая излучала силу и энергию. Многие годы совместной службы Вебер восхищался Харкусом. Бывали учения, во время которых Берт почти не спал по нескольку ночей, когда Вебер приносил ему ломоть хлеба в штабную палатку, где Берт наносил обстановку на карту. И, несмотря на страшное напряжение.
Берт никогда не терял работоспособности. Веберу была знакома также решительность Берта, его способность в считанные доли секунды найти правильное решение, которое он настойчиво проводил в жизнь. Это была важная черта характера командира, но она таила в себе и опасность. Без такой черты не обойтись на учениях, в боевой обстановке, но ее было явно недостаточно, когда вставал вопрос о том, как руководить жизнью полка в мирное время, да и не только жизнью полка, но и всего военного городка, в котором кроме солдат и офицеров были еще и семьи офицеров.