Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)

Минаков Василий Иванович

— Да, орденов тут не нахватаешь, — усмехается Лебедев, эскадрильский минер.

Щеки младшего лейтенанта вспыхивают.

— А я об орденах? [226]

Не в них дело, конечно. Но из разведки и то — хоть привезешь фотоснимки. Привыкли же: поразил цель — честь тебе и хвала; промазал, ни с чем вернулся — глаза в землю до следующей удачи. А тут... Даже и в перспективе, хоть и линкор подорвись — так на чьей мине?

— А, собственно, почему бы и не о них? — вмешался уверенный голос.

Все обернулись. Майор Забежанский, замкомполка

по политчасти. Будто случайно приостановился, застегивая на колене планшет. Щелкнул кнопками, выпрямился, приложил к козырьку руку. — Здравствуйте, товарищи! Извините, подслушал ваш разговор. Почему не об орденах? — положил на плечо Соловьеву руку.

— Так не о том разговор... — тот еще пуще зарделся.

— Ну-ну, а о чем же?

— Мины недооценивает, — безжалостно брякнул Лебедев.

Соловьев возмущенно обернулся:

— А я о минах?

— Так о чем все-таки? — оглядел всех майор. — Может быть, вы объясните мне, Минаков? Кто из них прав, по-вашему?

— Оба, наверно, товарищ майор, — тоже и я не нашелся.

Замполит подумал.

— Выходит, я не по делу вмешался?

— Да нет... и вы...

— И я прав? Ну дипломат, Минаков! Не знал за тобой таланта!

Все с облегчением рассмеялись, решив, что на том и закончился разговор.

Однако майор не спешил. Прикинул, решил про себя что-то.

— А знаете, Минаков? Напрасно я вас в дипломаты зачислил. Пожалуй, действительно правы все. И о наградах — к слову пришлось не случайно. Ведь речь-то о [227] стимуле, так? Не только же для отчета рискуем, идем на второй заход, чтобы сфотографировать пораженные цели... Трудная наша работа, вот дело в чем! Ну и, естественно, хочется результат увидеть. Так я понял вас, младший лейтенант?

Соловьев смущенно кивнул.

— И ордена — тоже стимул. Чего ж тут стесняться? Издревле солдат считал честью их заслужить. От рядового до главнокомандующего! Если, конечно, он настоящий солдат. А в наших условиях, в нашей войне... Признание воинской доблести самим народом...

Прервал себя, что-то припоминая, пытливо оглядел всех поочередно.

— Только вот... Ну-ка, кто вспомнить поможет? Полк-то у нас какой?

Все молчали. Майор терпеливо переводил глаза с одного на другого.

— Ну гвардейский... — не вытерпел кто-то.

— Пятый гвардейский, правильно! А еще?

— Минно-торпедный...

— Во! А я уж подумал — забыли. Собственно, и не мудрено! Все лето чуть не за штурмовиков летали. Что делать, жал немец на суше... Теперь война входит в нормальное русло. И нас возвращает к законному ремеслу. А что до видимого результата... Найдется способ оценки и тут. Фамилию, правда, на мине писать бесполезно. Но и теперь уже видно, на кого положиться можно в этом нелегком деле. Наша работа, никто нас на ней не заменит! Стимул стимулом, но ведь и долг...

Поправил планшетку, взглянул на часы. Задержал взгляд на Соловьеве.

— Вот с этой точки советую посмотреть. А в остальном вы, конечно, правы...

* * *

«Наша

работа» оказалась едва ли не самой сложной. Выполнять ее требовалось ночью и только с ходу, имея [228] лишь координаты точки, где нужно освободиться от груза, — ограниченный участок морской акватории, как правило, лишенный ориентиров и хорошо защищенный средствами противовоздушной обороны противника. Требовался точный выход на цель в любых погодных условиях. Поэтому минные постановки выполнялись экипажами, в составе которых были наиболее подготовленные, опытные штурманы.

Если бы не огромные карты, расстеленные на столах, то класс, где мы готовились к боевым вылетам, можно было бы принять за помещение конструкторского бюро. Листы ватмана, схемы, кальки, линейки, транспортиры и... обычные канцелярские счеты. Здесь рассчитывались таблицы для работы экипажа в воздухе, на боевом курсе. Нужно было скрупулезно учесть любую неожиданность, разработать все варианты...

После подготовки в классе отправлялись на аэродром. На самолетных стоянках тоже кипела работа. Подвеску мин организовывал начальник минно-торпедной службы полка капитан Терехов. Минеры тщательно проверяли их исправность.

Авиационные мины лежали на специальных тележках. Толстые, двухметровой длины, как стволы черного дерева, отполированные до блеска и слегка заостренные в носовой части. Замок держателя цепко захватывал их за подвесные ушки, огромное тело легко отрывалось от удобного ложа с помощью ручной лебедки, лоснящаяся на солнце мина, поддерживаемая бережно руками, аккуратно подводилась под фюзеляж...

Наступает вечер. Вот и сигнал. Взлетают Бесов, Бабий, Василенко, за ним я, за мной — Саликов. Действия миноносцев обеспечивают бомбардировщики Сучкова и Козырина: им приказано нанести удар по порту Керчь.

В районе постановки мин ожидается ухудшение погоды, но откладывать вылет нельзя: корабли противника должны быть заперты в порту. Несколько раз приходится [229] менять профиль полета. Однако к назначенной точке выходим в расчетное время.

Впереди Керченский пролив. Исходный рубеж. Штурман принимает решение осуществлять сброс визуально, с помощью оптического прицела: дымка и облака еще не успели закрыть пролив, хотя ветер усиливается с каждой минутой.

Над Керчью мечутся прожектора, во всю мощь бьют зенитки. Это работают Сучков и Козырин...

Мгновенно выполняю команды штурмана, строго выдерживаю курс и скорость.

Переключатель в боевом положении. Машина идет по прямой...

— Мину сбросил! — голос Володи несколько звонче обычного.

В небе у нас спокойно. Зато справа, над Керчью — лес прожекторов, сотни мгновенно вспыхивающих и гаснущих звезд...

Невольно вспоминаю последнее сообщение начальника разведки: в районе Керченского пролива противник имеет до пятидесяти прожекторных установок...

* * *