Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)
Шрифт:
Разбег длинен — вязкая земля долго не отпускает машину. Наконец Дима взлетает.
Взлетаю и я.
Круто развернувшись над аэродромом, соединяемся в пару. Курс — к румынскому побережью, в надежде на то, что там погода лучше.
Долгий полет над бескрайним бушующим морем. У побережья снижаемся до двухсот метров. Море, и правда, здесь гораздо спокойнее — два-три балла. Идем [238] в видимости противника, просматривая прибрежные коммуникации.
Плавсредств нет.
Возвращаемся на большой высоте, чтобы избежать болтанки, изматывающей экипаж. В штаб полка едем молча: сказывается
— Не надоели тебе пустые полеты? — первым нарушает молчание Дима.
— А что делать?
Бабий с минуту молчит.
— Севастопольские бухты... — мечтательно произносит, решившись.
Только теперь понимаю, что думал об этом и сам.
— Там горы, Дима, — напоминаю. Будто возможно о них забыть. Где там успеть набрать высоту после низкой торпедной атаки?
— Посоветуемся с комэском, Дима...
Чумичев понял нас с полуслова. С сомнением покачал головой. Но тоже, похоже, не первый день думал об этом.
— Посоветуюсь с командиром полка, — решил в свою очередь. — Пока изучайте карты, ищите подходы. Может быть, что и выйдет... Кстати, Минаков, не пора ли вашему экипажу овладеть эрэсами?
Почему — кстати?
— Мы готовы. Зачеты по теории сданы, можно приступить к практическим пускам.
— А знаете, для чего это нужно?
— Бить фашистов! — Что еще скажешь.
— В общем правильно, — согласился комэск. — А в частности — для обеспечения тех же торпедных атак. Эрэсами будем подавлять огонь зениток и топить корабли охранения. Завтра с утра седлайте самолет, оборудованный подвесками под реактивные снаряды. Разрешаю [239] сделать тренировочный полет. После четырех холостых заходов произведете практический пуск двух снарядов по щиту...
* * *
Перед тем как забраться в кабину, обвожу взглядом полированные головки нового грозного оружия: «Не подведите». Снаряды с одушевленной уверенностью смотрят с крыльевых реек: «За нас не волнуйся, сработаем, если пошлешь в цель».
В воздухе удивляюсь спокойной деловитости штурмана: обретает парень свой почерк.
— Правый разворот, курс сто восемьдесят, удаление...
С шестисот метров ввожу самолет в крутое планирование, прицеливаюсь, произвожу имитацию пуска. Выполнив четыре тренировочных захода, делаю разворот на боевой.
Внизу по-весеннему синее море, кабину заливает яркий солнечный свет. Лишь отдельные белые облачка млеют у горизонта. Но любоваться долгожданной весной некогда: я на боевом курсе. Новое оружие нацеливается и выпускается самим летчиком.
— Цель уверенно держится в перекрестии, — сообщаю штурману для самоконтроля.
— Порядок! — подтверждает Володя.
Нажимаю на кнопку. Самолет вздрагивает, словно с разбегу наткнулся на невидимое препятствие. Слева возникает огненная стрела, за ней — хвост... Впечатление такое, будто самолет остановился и мимо него пронеслась комета. Мгновение — и она уже неразличима...
Ищу разрыв. Недолет! Вспоминаю: в последний момент щит пополз вверх от перекрестия прицела. Остановить движение руки не успел, понадеялся — сойдет. Нет, тут обмануть можно
Захожу еще раз, мобилизую все свое терпение.
Снаряд рвется у самого щита. [240]
— Это уже кое-что, командир! — констатирует Володя.
Да, снайпером сразу не станешь.
— Будем считать, начало есть, — подытожил комэск, выслушав мой подробный доклад. — В свободное время продолжайте тренироваться, пока не отработаете все элементы до автоматизма.
26 марта с утра заступили на дежурство две пары низких торпедоносцев — экипажи Саликова и Лобанова, Бабия и мой. Ведущий группы — Саликов. Пятнадцатиминутная готовность. Взлетать по сигналу с самолета-разведчика — он с раннего утра обшаривает морские коммуникации.
Флагманский штурман группы капитан Аглотков уточнил детали возможного вылета, убедился в подготовленности экипажей.
Отличный штурман Федор Николаевич Аглотков. И обаятельный человек. Неизменно спокойный, скромный. Под стать своему командиру. В который уж раз мне приходится удивляться подобному сходству — в экипажах, воюющих с первых дней. Вот и эти...
Не раз приходилось им вместе смотреть в глаза смерти. Прилетали с заданий на сплошном «решете», на одном моторе... Как-то в сорок втором Николай Александрович Саликов чудом дотянул до своего аэродрома и тем самым спас жизнь истекающему кровью штурману...
Приказание на вылет поступило только в полдень. Танкер в охранении четырех сторожевых катеров и двух самолетов обнаружен на траверзе Евпатории.
Впереди длительный полет. Чтобы прежде времени не утомить себя пилотированием машин в плотном строю, немного растянулись. Впереди Саликов с Лобановым, метрах в ста от них — наша пара. В машине тишина: каждый думает о предстоящем бое. Приказываю стрелкам проверить пулеметы; в ответ — четкий звук коротких очередей. [241]
— Внимательно следите за воздухом! Патрулирующие самолеты могут встретить нас на подходе.
— Есть, командир!
Крымский берег обходим вне видимости.
— По расчету, пролетаем траверз Херсонесского маяка, — докладывает Володя.
— Усилить наблюдение за морем и воздухом!
Ведущий продолжает идти тем же курсом. Решил зайти с запада? Постепенно понимаю: опытный и хладнокровный Аглотков строит маршрут так, чтобы не проскочить мимо цели, преждевременно выдав себя.
— Траверз озера Донузлав, — голос штурмана. И тут же: — Справа вражеские корабли!
Вся группа, развернувшись, со стороны берега понеслась в атаку. Четверка шла почти фронтом. Со сторожевых катеров и танкера открыли яростный огонь автоматы и крупнокалиберные пулеметы. Танкер проворно стал разворачиваться носом к нам. Первая торпеда вошла в воду на дистанции тысяча двести, последняя — в шестистах метрах от цели. С противозенитным маневром выходим из зоны огня. Атаки двух самолетов «Гамбург-140» отбиваем дружным огнем пулеметов.
Но результата нет.
Танкер успел сманеврировать, и торпеды, сброшенные с больших дистанций, не смогли поразить узкую цель. Может быть, стоило атаковать судно с обоих бортов? Впрочем, ведь все равно бы оно развернулось. Да и «гамбурги» помешали бы перестроиться...