Командующий фронтом
Шрифт:
К Лазо подбежал Назарчук, дежуривший у казарменных ворот.
— Товарищ Лазо! — предупредил он. — Ротный идет.
Командир роты подпоручик Смирнов шел быстрым шагом. Подойдя к Лазо, он, скривив рот, спросил:
— Это вы взбунтовали мою роту, прапорщик?
— Я, подпоручик.
— Опомнитесь! Вы давали присягу служить государю императору?
— Этот идол уже под арестом.
— Как вы смеете! — крикнул Смирнов.
— Подпоручик! — решительно перебил Лазо. — Советую вам убраться вон.
Смирнов расстегнул
— Оставь у себя! — приказал Лазо.
Смирнов вскочил, поднял папаху и под свист солдат бросился без оглядки бежать с казарменного двора.
— Что же теперь будет? — раздался чей-то голос.
— Ребята! — закричал Назарчук. — Изберем сами нового командира роты. Я предлагаю товарища Лазо. Лучшего командира нам не найти, потому что их благородие… Виноват, — закашлялся Назарчук, — с непривычки… потому что товарищ Лазо революционер и только для виду носит погоны… Сейчас я приведу еще одну роту.
Через полчаса две роты пятнадцатого Сибирского запасного полка единогласно проголосовали за предложение Лазо: быть на стороне народа, не выполнять приказов офицеров, поддерживающих царский режим.
Весть о революции в Петрограде разнеслась по всей Сибири. Из дальних и ближних селений, из таежных рудников потянулись в город политические ссыльные. Красноярск зашумел.
В доме у Гадалова в Дубенском переулке весь день заседали офицеры во главе с начальником гарнизона полковником Толстовым.
— Господа офицеры, — горячился полковник. — Трусость, проявленная подпоручиком Смирновым, позорит нашу среду. Я отказываюсь понимать такого офицера… Надо было на месте убить солдата Назарчука, а не позорно бежать, потеряв оружие.
— Бить эту шваль, — зашипел со стороны купец Гадалов, тоже принимавший участие в совещании.
— Господа офицеры, — продолжал Толстов, — я надеюсь, что среди вас найдутся отважные люди, которые сумеют привести сюда бунтаря Лазо.
— Вы его приведите, — снова вмешался Гадалов, — а я уж сам надену на него цепь и посажу в погреб. За привод обещаю тысячу рублей.
— И благодарность от меня, — добавил полковник.
Офицеры переглянулись. Каждому хотелось получить кругленькую сумму и заслужить похвалу начальника гарнизона.
В этот час в городской думе на Береговой улице тоже заседали. В одной из комнат шумели эсеры, поучая представителя гарнизонного начальства, как обуздать взбунтовавшихся солдат и рабочих железнодорожных мастерских. В другой комнате суетились меньшевики, вывесив на наружных дверях наспех написанную табличку «Комитет общественной безопасности».
Лазо, стремительно вбежав в думу, остановился возле комнаты, в которой заседал «Комитет».
— Пожалуйте к нам, прапорщик, — услышал он позади чей-то голос, и в ту же минуту
— Кто вы? — спросил Лазо.
— Социал-демократы.
— Большевики или меньшевики?
— Понятно, меньшевики.
— Тогда прошу! — и Лазо вежливым жестом предложил незнакомцу первому войти в комнату. Едва тот переступил порог, как Лазо закрыл за ним плотно дверь, а сам пошел по коридору дальше.
— Сергей! — окликнул его знакомый женский голос.
Он увидел Аду. Пышные волосы девушки, выбивавшиеся из-под меховой шапочки, придавали ее лицу, раскрасневшемуся то ли от холода, то ли от радостного волнения, особую привлекательность.
— Куда ты спешишь? — спросила она, неожиданно перейдя на «ты».
— Ищу большевистский комитет.
— Пошли вместе.
Зал, где заседал большевистский комитет, был набит до отказа. На стульях и скамьях сидели в пальто и полушубках портовые рабочие и железнодорожники. Над людьми плыли сизые облака табачного дыма. В глубине зала за столом сидели несколько человек, и среди них выделялся рослый мужчина с большой бородой.
— Это он, — сказала Ада.
— Кто? — спросил Лазо.
— Борода! Так его все зовут. Латыш Адольф Перенсон, большевик. Он работал в Кронштадте в большевистской военной организации, в девятьсот пятом году его арестовали и посадили в тюрьму, а потом выслали в Сибирь.
— Он-то мне и нужен.
Лазо, пробираясь с трудом между скамьями, увидел, как к столу подошел коренастый мужчина и твердо сказал:
— Водники просили передать, что они поддержат большевиков.
В зале раздались аплодисменты. Лазо крикнул:
— Дайте мне слово! — но его опередил железнодорожник.
— Рабочие мастерских, — громко говорил он, — просят послать к ним представителя большевистского комитета. Им надо толком рассказать, что к чему.
Из-за стола поднялся Перенсон. Он выждал, пока в зале стихли голоса, и спокойным голосом начал:
— Товарищи! Только что мне сообщили, что эсеры, меньшевики и офицеры расположенных в городе частей создали гарнизонный комитет. Можно не сомневаться, что этот комитет постарается захватить власть в свои руки. Поэтому необходимо сейчас же от слов перейти к делу — надо организовать Совет рабочих и солдатских депутатов и командировать его представителей в воинские части и на предприятия.
— Дайте мне слово! — снова крикнул Лазо, пытаясь пробиться вперед.
— Здесь не офицерское собрание, — ответили ему с мест.
В зале зашумели. Кто-то пробасил:
— Гоните этого молодчика! Как он сюда попал?
Перенсон, подняв руку, призвал всех к тишине. Этим воспользовался Лазо.
— Товарищ председатель, прошу дать мне слово!
— Что вам угодно, прапорщик?
Повернувшись лицом к сидевшим в зале, Лазо, так и не пробившись к столу и к трибуне, торопливо произнес: