Командующий фронтом
Шрифт:
«Разве можно отдать на растерзание родную землю японским самураям? Нет, не быть тому!»
Тихо в степи, но верить тишине нельзя. Где-то в увалах семеновцы, хунхузы. И Метелица замедлил движение полка.
Командующий ждал сигнала, но его не было. «Неужели Метелица стал нерешительным, а может быть, боязливым?» — подумал он и поднял к глазам бинокль, висевший на ремешке через шею. По степи шли гуськом замаскированные в зеленый цвет броневики — это были первые американские машины, присланные Семенову командующим американской оккупационной армией генералом Гревсом. Броневики приближались
В мягкой предутренней тишине раздались первые взрывы, и земля поднялась фонтанами в воздух. Заговорили и наши полевые трехдюймовки. Броневики, нащупав батарею, обрушились на нее мощным огнем, поражая вторую цепь пехоты. Бойцы стали отползать, на поле раздались стоны раненых. Одно орудие замолкло, и тогда артиллеристы решили переместиться на другую позицию. Подхватив пушки за колеса, они покатили их по увалу, гремя щитками.
Не выдержав огня броневиков, зашедших по оврагу в тыл, бойцы откатились назад. И вдруг перед ними вырос Журавлев на коне. Заметив с высотки панику, он опередил спешивший на подмогу конный взвод, вздыбил коня и, замахнувшись сверкающей сталью шашкой над головой, неистово закричал:
— Куда? Назад!
Противник, убедившись в том, что у красных паника, перенес огонь броневиков в глубину — по третьей цепи.
Командующему не донесли, что вторая и третья цепи Читинского полка дрогнули. Не знал он и того, что Журавлев, передав командование своим полком начальнику штаба, сам прискакал к читинцам и стал восстанавливать порядок. Лазо лежал в цепи интернационального батальона, выдвинувшегося вперед. И неожиданно до него донеслась неторопливая речь двух бойцов. Лазо прислушался — знакомый румынский язык.
— Unde sa fie acum comandirul nostru? [6] — спросил мечтательно один, словно он лежал не на передовой, а на лугу под копной сена и мирно беседовал с приятелем.
Лазо не понравился этот вопрос потому, что в интернациональном батальоне не проводилась политическая работа. Он подполз ближе к бойцам.
— Care comandir? — спросил другой. — Jianu?
— Cui li trebuie acest nebun? Eu despre Zalca zic.
— А-а-а! — протянул первый. — Amicul lui Laslo Dobi, a spus ea Zalca a plecat la Moscova direct la Lenin.
6
Где-то теперь наш командир? (рум.)
— Nu cred.
— Dar eu cred. El nu se teme de nimeni, unde vrea pleaca [7] .
Лазо решил вмешаться в разговор.
— Эй, дружки! — крикнул он на чистом румынском языке. — Вспомнили своего командира?
Бойцы приподнялись на локтях и удивленно оглянулись. Увидев командующего, они смутились.
— Хороший человек этот Залка? — спросил, не дождавшись ответа, Лазо, делая вид, что не знает его.
— Ох и хороший, — ответил первый. — Мадьяр, а душу румына знает, как свою. — Помолчав с минуту, он снова обернулся к Лазо и спросил: — Где вы научились румынскому языку?
7
— Какой
— Кому нужен этот дурак? Я про Залку.
— Его дружок Ласло Доби говорил, будто Залка уехал в Москву к самому Ленину.
— Не верю.
— А я верю. Он никого не боится, куда хочешь поедет (рум.).
Лазо собрался было ответить, но неожиданно перед ним вырос всадник. В том, как он легко спешился, перебросив повод через голову коня, Лазо почувствовал что-то знакомое, но солнце мешало разглядеть лицо всадника.
— Тебе кого? — спросил лежавший рядом с командующим боец.
Всадник не ответил.
Вдруг Лазо стремительно поднялся.
— Степушка! Выздоровел?
— Читинцы дрогнули, Сергей Георгич, побежали…
— Ты откуда знаешь?
— На фланге был, искал тебя там.
Лазо вынул из планшета блокнот, быстро написал несколько слов и подал листок Степану.
— Скачи к Метелице в Аргунский полк, он им теперь командует, а стоит полк вот где, — и Лазо показал рукой, — а потом к читинцам — там и твоя сотня, и поручаю тебе оборонять их батарею. Я же с мадьярами и румынами ударю броневикам в тыл.
Безуглов метнулся в седло и мгновенно исчез в лощине, а командующий снова лег на землю и жадно прильнул к биноклю — рассматривать зеленые американские броневики.
Прошло совсем мало времени, и все услышали, как загудела земля от конского топота. То аргунцы неслись на американские чудовища.
Лазо оглянулся на интернациональный батальон. Крепкие, здоровые солдаты, ушедшие от своих офицеров в русский плен на галицийских равнинах, смотрели на озаренную солнцем степь и залитый голубизной купол неба. Им хотелось возвратиться скорее к своим жилищам, к берегам Дуная, но путь их туда лежал теперь только через Даурию.
По цепям пронеслась команда:
— В атаку!
И вслед за конной лавой двинулся интернациональный батальон. Тем временем Безуглов, собрав разбежавшийся Читинский полк, повел его в наступление. В небо взвились желто-бурые завитки дыма — это загорелись первые броневики. Враг дрогнул и побежал, покидая степь.
Жара наступила внезапно, а воды в частях в обрез. И здоровым бойцам она нужна, и раненым, и обед сварить, и лошадей напоить. Вода в Шарасуне и в Мациевской. До Мациевской не так уж далеко, зато на станции семеновцы. Впрочем, воду отыскали в урубдукском источнике, но к нему не подступиться — днем и ночью с семеновского бронепоезда по Урубдуку бьют снаряды.
Командующему доложили о тяжелом положении: либо немедленно наступать на Мациевскую, либо отойти к Шарасуну. Лазо подумал и ответил:
— Пока воду подвозить из Шарасуна… И прислать ко мне Безуглова!
Степан прискакал на вороном взмыленном коне.
Рябов хорошенько подкормил Безуглова в лазарете, и тот быстро оправился. Когда вышел впервые на улицу, у него закружилась голова от свежего воздуха. «Куда идти? — подумал он и решил: — Пойду к дружку-тверяку».
— Ваня, — сказал он настойчиво, — помоги добраться до главкома.