Командующий фронтом
Шрифт:
— Справа бурятские юрты, Борис Павлович, — предупредил Безуглов.
— Свернуть в сторону! — приказал Кларк, и обе сотни быстро выгнулись подковой, чтобы миновать жилища и незаметно скрыться.
С каждым часом становилось все тяжелее. От жары потрескались губы, лица горели, словно обожженные. Скорей бы вечер, скорей бы ночь!
И вдруг в мареве вырос на низкорослой лошаденке человек в синем халате и синих штанах, в тюбетейке на бритой голове. Едет себе монгол или бурят — и пусть едет. Но только за спиной у него японская винтовка.
— Ваша приехал, наша ваша ожидает…
Игнашин, косо поглядывая на кочевника, спросил по-монгольски:
— Откуда едешь?
Кочевник не ответил.
— Куда едешь?
Тот все молчал.
Игнашин спешился, бросил повод, подошел к кочевнику и сурово приказал:
— Подавай японское ружьишко!
Кочевник нехотя снял с плеча карабин и отдал.
Безуглов, довольный находчивостью Игнашина, кивнул в его сторону и сказал:
— Ермолай, поговори с ним по-нашему.
Игнашин бросил карабин на песок и ловким ударом вышиб кочевника из седла.
— Раздевайсь!
— Почто бьешь? — взмолился он, заговорив на чистом русском языке.
Безуглов рассмеялся.
— Вот видишь, Борис Павлович, какое хорошее лекарство Игнашин ему прописал. — И обратился к «монголу»: — Что дурака валяешь? Ты кто будешь? Молчишь? Расстрелять!
— Не губи! Я свой… казак.
— Не казак, а предатель, рожа окаянная. Куда едешь?
— К генералу Золотухину.
— Что везешь?
— Пакет.
— От кого?
— От атамана.
— Подай сюда!
Семеновец послушно распорол подкладку и извлек пакет. Кларк быстро вынул из конверта бумагу, развернул ее и стал читать.
— Что там, Борис Павлович? — спросил нетерпеливо Безуглов.
— Семенов просит помощи.
— Так мы ему поможем, — заметил Игнашин. — Его гонец сам ведь сказал: «Наша ваша ожидает».
Семеновца привязали к седлу, заткнули тряпкой рот, и он поехал со всем отрядом.
— Зачем он нам? — не унимался Игнашин. — Ему место в вонючей яме, а он себя еще за монгола выдавал, хороший народ порочил.
— Лазо приказал казаков не трогать, — напомнил Кларк.
— Не казак он, — сердито повторил Игнашин слова Безуглова, — а предатель советской власти. Я такого сам на две части поделю.
…И снова палящее солнце и безмолвная пустыня. Устали кони, устали люди. И вдруг из узкой пади подуло прохладой. В пади речушка и травянистые берега.
Здесь Кларк приказал сделать привал.
Василий Кожевников, заняв невысокий холм, подвергся артиллерийскому обстрелу из десяти орудий, и газимурцам пришлось залечь. Против аргунцев семеновцы пустили три бронемашины и кавалерию. Метелица держался, пока от командующего не было получено разрешения отойти.
Перегруппировав быстро силы, Лазо приказал начать в полночь атаку Тавын-Тологого.
Под вечер в походной
— Отсюда и ударим в лоб, — сказал Атавин.
— Напрасно, — возразил начальник штаба, — нас расколошматят.
— Ты приказ командующего думаешь выполнять? — вмешался Кожевников.
— Зачем его убеждать? — зло перебил Атавин. — Будет возражать — отдам под суд. — И, повернувшись к начальнику штаба, сказал: — Неужели ты умней главкома? У тебя в голове того нет, что у него в мизинце. Извини за резкость, но ты, брат, глуп.
Атавина так и подмывало сказать, что все сегодняшнее наступление лишь ловушка, чтобы отвлечь внимание семеновцев, а главный удар ему нанесут Кларк и Безуглов, но вспомнил приказ командующего хранить замысел в глубокой тайне.
— Я иду, Прокопий, — бросил Кожевников, — в три ночи выступаю.
— Поддержу тебя, — ответил Атавин, — можешь не беспокоиться.
В полночь к Кожевникову и Атавину прискакал гонец с приказом командующего.
В небе мерцали звезды, на землю пала обильная роса, и зябко было от набегавшего ветра. Дневной жары как не бывало.
В условленный час газимурцы, выслав связного в атавинский полк, выехали по направлению к Пятиглавой сопке, где их встретил командующий.
— Спешиться! Коноводам увести лошадей и ждать сигнала ракеты, — приказал он.
В эту ночь Лазо был необычно возбужден. Решаясь на ложный фронтальный удар, он знал, что уже в первые минуты боя газимурцы и забайкальцы понесут потери, ибо силы противника, сосредоточенные на Пятиглавой сопке, велики. Спасти положение могли Кларк и Безуглов внезапным ударом с тыла. Но дошли ли казачьи сотни до намеченной цели? Нет ли среди них потерь? Не пали ли лошади от невыносимой жары в монгольской степи? И поспеет ли вообще Кларк к условленному часу?
Эти мысли не давали Лазо покоя. Молча он выслушивал донесения, стараясь не выдавать своего беспокойства. То он садился, то поднимался, выходил из палатки и шагал. Возвращаясь, он растирал руками усталое лицо. И вдруг он ожил, преобразился.
— Ракету! — радостно приказал он.
В темное небо вонзились две зеленые стрелы. Они вспыхнули и рассыпались мелкими звездочками. И сразу загрохотали орудия, устремленные жерлами на сопку. С Пятиглавой ответили ураганным огнем.
— За мной! — крикнул Кожевников и бросился на гору.
— За мной! — отозвался голос подоспевшего Атавина.
В темноте послышались стоны раненых, заглушаемые грохотом неприятельских пушек.
Лазо стоял в глубоком окопе. Оживление снова сменилось молчанием, он досадовал, что из-за темноты не может наблюдать в бинокль. И вдруг неприятельские орудия стали постепенно затихать. Кто-то подполз к окопу и крикнул:
— Товарищ главком! Семеновцев бьют с тыла.
— Значит, Кларк подоспел! — обрадованно воскликнул Лазо, выскочил из окопа и бросился к сопке.