Комментарий к роману "Евгений Онегин"

Набоков Владимир

Числа 15 апреля 1820 г. петербургский военный генерал-губернатор, граф Михаил Милорадович (1771–1825), рыцарь, bon vivant [559] и склонный к театральным поступкам государственный муж, пригласил поэта побеседовать об антитиранических стихах, ходивших в списках и приписывавшихся Пушкину. Это была беседа двух джентльменов. Пушкин в присутствии генерала записал свою блестящую оду «Вольность», глуповатый «Ноэль» («Ура! в Россию скачет / Кочующий деспот»), а может быть, и еще какие-нибудь короткие вещицы, которые до нас не дошли. Если бы Милорадович не повел дело с Пушкиным столь дружески, то вряд ли влиятельным друзьям поэта (Карамзину, Жуковскому, Александру Тургеневу, Чаадаеву) удалось бы убедить Александра I прикомандировать его к канцелярии дедушки Инзова, главного попечителя Комитета об иностранных поселениях Южного края России ^{88} , и разрешить провести лето на Кавказе и в Крыму для поправки здоровья —

вместо того, чтобы заковать его в цепи и отправить куда-нибудь в арктические тундры.

559

Весельчак (фр.)

Тем временем дошел до Москвы и рикошетом вернулся в Петербург слух о том, что, действуя согласно приказу царя, граф Милорадович высек Пушкина в Тайной канцелярии Министерства внутренних дел в Петербурге. Сплетня доползла до поэта в последних числах апреля; Пушкин не смог установить первоисточник и дрался на дуэли (оставшейся неизвестной властям) с человеком, разносившим ее по Петербургу.

4 мая граф Карл Роберт Нессельроде (1780–1862), министр иностранных дел, распорядился выдать «коллежскому секретарю» Пушкину тысячу рублей на дорожные расходы и отправил его курьером в Екатеринослав, где располагалась ставка Инзова. Спустя несколько дней Пушкин покинул Петербург и только из полученного впоследствии (вероятно, на Кавказе) письма узнал, что знаменитый московский скандалист граф Федор Толстой (1782–1846; его двоюродный брат Николай был отцом Льва Толстого) потчевал своих петербургских друзей рассказами о «порке». (Обстоятельства дела приводят меня к догадке, что Шаховской с Катениным ревностно опровергали этот слух.)

Прозвище Федора Толстого, «Американец», являет отменный образец русского юмора: в 1803 г., будучи участником первой знаменитой кругосветной экспедиции адмирала Крузенштерна, Толстой был высажен за неповиновение на одном из Алеутских островов (Крысином острове), и ему пришлось добираться обратно через Восточную Сибирь, что заняло пару лет. Он был героем двух войн, русско-шведской (1808–1809) и русско-французской (1812). Убил на дуэлях одиннадцать человек. Был известен плутовством в картах. Все шесть лет ссылки Пушкин лелеял мечту о дуэли с Толстым и в сентябре 1826 г., сразу по приезде в Москву, послал ему вызов. Пушкинским друзьям удалось почти полностью помирить их, и что весьма удивительно, Толстой стал доверенным лицом Пушкина, когда тот сватался к Наталье Гончаровой^{89}.

В эпилоге к «Руслану и Людмиле» (сочиненном в июле 1820 г. в Пятигорске) и в посвящении к «Кавказскому пленнику» (адресованном в 1821 г. Николаю Раевскому) поэт упоминает «сплетни шумные глупцов» (эпилог, стих 8) и утверждает: «Я жертва клеветы и мстительных глупцов» (посвящение, стих 39). В отместку за клевету он в стихах (1820, 1821) дважды обличил Толстого за безнравственность [560] . 23 апреля 1825 г. наш поэт писал из Михайловского в Петербург своему брату: «Толстой явится у меня во всем блеске в 4-й песне „Онегина“, если его пасквиль этого стоит…» Пушкин здесь имеет в виду лаконичные, но весьма ядовитые стихи, ходившие в списках (Толстой сочинил их в 1821 г. в ответ на пушкинские диатрибы). Пушкин услышал о них в 1822 г.

560

Аллюзия заключена в стихах 55–58 восьмидесятистрочного послания Чаадаеву (1821), писанного александрийским стихом:

Или философа, который в прежни лета Развратом изумил четыре части света, Но просветив себя, исправил свой позор Отвыкнул от вина и стал картежный вор.

(Примеч. В. Н.)

В этой эпиграмме, составленной шестью александрийскими стихами, Толстой напоминает «Чушкину» (от «чушь» и «чушка»), что у того «есть щеки». Непостижимо, как мог Пушкин, мстительный Пушкин, с его обостренным чувством чести и amour-propre [561] , простить такую грубость. Не иначе как Толстой в сентябре 1826 г. заработал прощение ценою каких-то неимоверных усилий.

Я полагаю, что, обдумывая четвертую главу, Пушкин сочинил две нижеследующие незаконченные строфы (продиктованные Каверину в Калуге 1 августа 1825 г., по памяти записанные Соболевским для Лонгинова около 1855-го и опубликованные Анненковым в 1857-м в качестве эпиграммы) с намерением развить тему «презренной клеветы» и, возможно, изобразить Толстого в строфах, посвященных Москве, куда должны были отправиться Ларины в этой же песни (см. XXIVa):

561

Самолюбие (фр.)

АА

О муза пламенной сатиры! Приди на мой призывный клич! Не нужно мне гремящей лиры, ⁴ Вручи мне Ювеналов бич! Не подражателям холодным, Не переводчикам голодным, Не

безответным рнфмачам ⁸ Готовлю язвы эпиграмм! Мир вам, несчастные поэты, Мир вам, журнальные клевреты; Мир вам, смиренные глупцы!

BB

А вы, ребята подлецы, — Вперед! Всю вашу сволочь буду Я мучить казнию стыда! ⁴ Но если же кого забуду, Прошу напомнить, господа! О, сколько лиц бесстыдно-бледных, О, сколько лбов широко-медных ⁸ Готовы от меня принять Неизгладимую печать!

В 1825 г., между началом июля и сентябрем, будучи в Михайловском, Пушкин набросал письмо царю (так никогда и не отосланное), в котором появились следующие строки:

«Des proposinconsid'er'es, des vers satiriques me firent remarquer dans le public, le bruit se r'epandit que j'avais 'et'e traduit et fou [ett'e] `a la Ch[ancellerie] sec[r`ete].

Je fus le dernier `a apprendre ce bruit qui 'etait devenu g'en'eral, je me vis fl'etri dans l'opinion, je fus d'ecourag'e — je me battais. J'avais 20 ans en 1820 — je d'elib'erais si je ne ferais pas bien de me suicider ou d'assassm[er]» [562] .

Росчерк, который идет далее, прочитывается как V, но это не первая и не последняя буква опущенного слова, судя по тире перед ней и волнистой линии после. Я почти не сомневаюсь, что она означает «Miloradovich» с гипертрофированным V ^{90} .

562

«Необдуманные отзывы, сатирические стихи обратили на меня внимание Разнесся слух, будто бы я был отвезен в Тайную канцелярию и высечен. Я последний узнал об этом слухе, который стал уже общим Я увидел себя опозоренным в общественном мнении. Я впал в отчаяние, я дрался на поединках Мне было тогда, в 1820 году, 20 лет — я размышлял, не должно ли мне покончить с собой или убить» (фр.)

Непостижимо, как толкователи могли вообразить, что V означает «Votre Majest'e» [563] (особенно в дальнейшем контексте, где Пушкин определяет свою потенциальную жертву как «un homme auquel tenait tout» [564] — что по отношению к царю было бы невозможным принижением — и сообщает, что является невольным поклонником «таланта» данной особы) Столь же непостижимо, как и почему Д. Благой, редактор академического Собрания сочинений 1937 г. (т. 13, с. 227), сподобился прочесть слова «fus d'ecourag'e» [565] как «suis d'ecourag'e» [566] , ведь в этом издании факсимиле рукописи обнаруживает совершенно очевидное сходство между упомянутым fus и fus в начале абзаца ^{91} .

563

«Ваше величество» (фр.)

564

«Человек, от которого зависело все» (фр.)

565

«Был в отчаянии» (фр.)

566

«Теперь в отчаянии» (фр.)

Кто же был тот человек, с кем Пушкин стрелялся на дуэли весной 1820 г.?

В дневнике, который вел молодой офицер Федор Лугинин в Кишиневе (15 мая — 19 июня 1822 г.) [567] , 15 июня отмечено, что Пушкин, с которым он ненадолго сошелся, имел в Петербурге дуэль из-за ходивших слухов о порке в Тайной канцелярии.

В письме от 24 марта 1825 г. из Михайловского в Петербург к Александру Бестужеву (псевдоним Марлинский) Пушкин после добродушных заверений в том, что он столь высоко ценит поэзию Рылеева, что даже видит в нем соперника, добавляет: «…жалею очень, что его не застрелил, когда имел случай — да чорт его знал». Это намек не только на дуэль, но и на какую-то историю, которую Бестужев явно знал столь хорошо, что не было надобности ни в каких разъяснениях.

567

Публикация Оксмана в Лит. насл., 1934, т. 16–18, с. 666–678. (Примеч. В. Н.)