Комментарий к роману "Евгений Онегин"
Шрифт:
12 …свод элегий… — Шенье в посвящении Понсу Дени Экушару Лебрену (Ep^itre, II, 3, 11. 16–17. — In: «OEuvres», ed. Walter) говорит о «l'El'egie `a la voix g'emissante, / Au ris m^el'e de pleurs…» [573] Пушкин позаимствовал метафору «свод» (code) из стихов 60–61 этого стихотворения:
Ainsi que mes 'ecrits, enfants de ma jeunesse, Soient un code d'amour, de plaisir, de tendresse. [574]573
«Элегия для жалобного голоса, / Смех сквозь слезы…» (фр.)
574
Также как мои писанья, дети моей юности, / Представляют свод любви, удовольствия, нежности (фр.)
XXXII
1 …тише! — Английские эквиваленты «hark!», «list!», «whist!», «hush!» и т. п. подразумевают призыв молчать или слушать. Русское «чу!» ассоциируется с понятием «чуять», включающим в себя соответствующие ощущения. «Тише» — сравнительная степень от «тихо».
1 Критик строгой — не кто иной, как Кюхельбекер, который опубликовал (12 мая 1824 г.) эссе под громоздким названием «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие» («Мнемозина», 1824, ч. II, с. 29–44), где он справедливо разбранил русскую элегию за ее бесцветность и расплывчатость, безличную обращенность в прошлое, набивший оскомину лексикон и прочее, но зато многоречиво превознес русскую оду (часто напыщенную и верноподданническую) как вершину вдохновенного лиризма. Пушкин, сочинивший эту строфу в январе 1825 г., примерно в то же время или ранее подготовил предисловие (см. выше «Отвергнутые вступления») к отдельному изданию первой главы (1825), где ссылается на это эссе, которое задело его, ибо лексика его собственных элегий, невзирая на их великолепную мелодичность, вполне попадала под огонь кюхельбекеровской атаки (ведь Кюхельбекер действительно писал: «Прочитав любую элегию Жуковского, Пушкина или Баратынского, знаешь все..»). Более того, Пушкин оставил рукописную заметку (см.: ПСС 1949, т. 7, с. 40 и 663), в которой отвечает как на июньское эссе Кюхельбекера, так и на его же статью «Разговор с Ф. В. Булгариным» в октябрьском выпуске «Мнемозины» (1824, ч. III) и обвиняет автора в том, что тот смешал восторг (моментальный экстаз творческого восприятия) и вдохновение (истинное, спокойное, продолжительное, нужное <<в поэзии, как и в геометрии), и несправедливо утверждает, что ода (Пиндар, Державин) исключает и план, и «постоянный труд, без коего нет истинно великого»{104}.
Вильгельм Кюхельбекер происходил из немцев: Wilhelm von K"uchelbecker, согласно дарственной надписи, сделанной для него Гете на экземпляре «Вертера», подаренном ему в Веймаре 22 ноября 1820 г. по новому стилю. Он почти на десяток лет пережил Пушкина (1797–1846). Интересный поэт-архаист, беспомощный драматург, одна из несметных жертв Шиллера, отважный идеалист, героический декабрист, в общем — фигура трагическая, он десять лет после 1825 г. провел в заключении то в одной, то в другой крепости, а остаток своих дней — в сибирской ссылке. Он был лицейским товарищем Пушкина; «les fameux 'ecrivailleurs [печально известные щелкоперы], Pouschkine et K"uchelbecker» — так великий князь Константин соединил их имена в дуэт в частном письме Федору Опочинину от 16 февраля 1826 г. из Варшавы, осведомляясь, является ли некто Гурьев их одноклассником{105}.
Заметка Бартенева (1852) о дуэли Пушкина с Кюхельбекером в 1818 г. [575] в действительности необоснованна, хотя есть несколько анекдотов, до нее касающихся; в лучшем случае это могла быть злая шутка, сыгранная с Кюхельбекером его циничными приятелями.
Лишь в самом конце своего необыкновенно печального и жалкого литературного пути, на закате жизни, сперва осмеянный друзьями и недругами, затем и вовсе забытый всеми, больной, слепой, сломленный годами ссылки, Кюхельбекер написал несколько замечательных стихотворений, одно из которых — подлинный шедевр, создание истинного гения — «Участь русских поэтов» (написано в Тобольской губернии в 1845 г.). Я цитирую последние десять строк из двадцати:
575
Русский архив, 1910; цит. по: Тынянов Ю. Пушкин и Кюхельбекер. — Лит. наcл., 1934, т 16–18, с 321–378 (Примем В. Н.)
Пуля убила Пушкина, чернь растерзала Грибоедова.
Вот одна трагическая запись из дневника Кюхельбекера: «Если человек был когда несчастлив, так это я; нет вокруг меня ни одного сердца, к которому я мог бы прижаться с доверенностью» (Акша, сентябрь 1842 г.).
Кюхельбекер, критикуя элегию, перечислял образцы ее пошлого словаря: мечта,
«Прочитав любую элегию Жуковского, Пушкина или Баратынского, знаешь все… Чувство уныния поглотило все прочие [эту фразу Пушкин цитирует в предисловии к первой главе, 1825]… Картины везде одни и те же: луна, которая — разумеется — „уныла и бледна“, скалы и дубравы, где их никогда не бывало, лес, за которым сто раз представляют заходящее солнце, вечерняя заря, изредка длинные тени и привидения, что-то невидимое, что-то неведомое, пошлые иносказания, бледные, безвкусные олицетворения Труда, Неги, Покоя, Веселия, Печали, Лени писателя и Скуки читателя; в особенности же — туман: туманы над водами, туманы над бором, туманы над полями, туман в голове сочинителя…»
Суть всего этого Кюхельбекер, как я понимаю, позаимствовал в одной из двух статей о Байроне, подписанных «R» [Этьен Беке], опубликованных в «Journal des d'ebats» (Париж, 23–24 апреля и 1 мая 1821 г.): «Vous pouvez ^etre s^ur d'avance qu'il y a un vague ind'efinissable dans leur figure, du vague dans leur mouvements, du vague dans leur conduite, parce qu'il y a beaucoup de vague dans la t^ete du po`ete» [576] .
Ср. описание элегий Ленского в гл. 2, X.
576
«Вы можете быть заранее уверены, что есть неуловимая неопределенность в их облике, неопределенность в их движениях, неопределенность в их поведении, ибо много неопределенности в голове поэта» (фр.)
6 Отдельное издание четвертой и пятой глав дает нам или вместо и.
14 Пишите оды… — Первой одой в русском силлабическом стихосложении была «Ода на взятие города Гданьска» Василия Тредиаковского (1703–1769), изданная в 1734 г. в виде брошюры. Это преднамеренное подражание «Оде на взятие Намюра» («Ode sur la prise de Namur») Буало (1693). Тредиаковский также следовал Буало, различая две главные разновидности оды, хвалебную и нежную, и защищая в них лирический (красный, то есть красивый) беспорядок. Героическая ода была первой формой, которую принял русский лирический стих начиная с ломоносовской «Оды на взятие Хотина» (написанной в 1739-м и изданной в 1751 г.), которая проанализирована в Приложении II «Заметки о просодии», где я обсуждаю торжественное вхождение в Россию четырехстопного ямба, с последующим усвоением немецкой просодии и французской строфической формы. Эта красивая strophe de dix vers [577] по количеству слогов тождественна четырехстопному размеру; придумал ее Ронсар (например, строфа I из оды в пятьдесят семь стихов, начинающейся словами «Comme un qui prend une coupe» [578] , сочиненной в 1547 г. и опубликованной в первой книге его «Odes» в 1550 г. в «OEuvres», ed. Cohen, vol. 1, no. II), а популяризировал Малерб (Malherbe). Она состоит из quatrain `a rimes crois'ees [579] abab и двух трехстиший с рифмовкой eeciic (порядок мужских и женских рифм иногда обратный: babaccedde), a количество слогов — семь или восемь, не считая женских концовок. Прекрасный образец (который к тому же и интонирован по-онегински — с характерными перечислениями) — «Sur l'attentat commis en la personne de Henry le Grand, le 19 D'ecembre 1605» [580] Малерба. Вот его XVIII строфа (цит. по: La Po'esie de M. de Malherbe, ed. Jacques Lavaud, Paris, 1936–1937):
577
Строфа из десяти стихов (фр.)
578
«Как тот, кто берет кубок» (фр.)
579
Четверостишие с перекрестными рифмами (фр.)
580
«Покушение на Генриха Великого 19 декабря 1605» (фр.)
Обе строфы — французская одическая и онегинская — родственницы сонета. По форме четырнадцатистрочная онегинская строфа выше талии совпадает с французской одической строфой (в обеих сходная рифмовка первых семи стихов). Онегинская строфа, можно сказать, наполовину ода, наполовину сонет. Мы могли бы назвать ее строфой-русалкой. Хвост ее рифмуется ciddiff, одическая же строфа ниже талии — iic.
581
Пусть жар молитвы / Удерживает его перед алтарем, / Пусть честь к барьеру / Зовет его на поединок, / Пусть в своей комнате он предается размышлениям, / Пусть охота зовет его в леса. / Никогда не удаляйся столь далеко, / Чтоб, если ему расставят сети, / Ты не смог бы защитить его / Тотчас, как он будет в этом нуждаться (фр.)