Комментарий к роману "Евгений Онегин"

Набоков Владимир

В первой беловой рукописи слово «мятежник» благоразумно заменено на «красавец».

VII

От хладного разврата света Еще увянуть не успев, Его душа была согрета ⁴ Приветом друга, лаской дев; Он сердцем милый был невежда, Его лелеяла надежда, И мира новый блеск и шум ⁸ Еще пленяли юный ум. Он

забавлял мечтою сладкой Сомненья сердца своего; Цель жизни нашей для него ¹² Была заманчивой загадкой, Над ней он голову ломал И чудеса подозревал.

Здесь Пушкин начинает разработку темы Ленского. Она подразумевает описание естества этого молодого заурядного поэта посредством того языка, который сам Ленский использует в своих элегиях (пример дается в шестой главе), — то размытого смещением несфокусированных слов, то наивно воспаряющего в псевдоклассической манере посредственных французских рифмачей. Даже самый точный перевод склоняется к тому, чтобы, привнеся некий смысл, улучшить неопределенную flou [360] замечательного пушкинского перевоплощения.

360

Туманность (фр.)

Эта строфа (см.: Публикация «Евгения Онегина», пункт 2) была первой строфой романа, которую напечатал Пушкин в конце декабря 1824 г. (в «Северных цветах» Дельвига на 1825 г.). Подозреваю, что причиной, заставившей нашего поэта выбрать эти отрывки (строфы VII–X) для предварительной печати, было стремление привлечь внимание друзей (в строфе VIII) к тому, что ни один из них не постарался разбить сосуд его клеветников (см. коммент. к гл. 4, XIX, 5).

Варианты

4 Отвергнутый черновой вариант (2369, л. 25 об.) гласит:

И ласкою парнасских дев.

Это доказывает, что Ленский был верен своей нареченной и заигрывал лишь с музами.

9—14 В первой беловой рукописи:

Он знал и труд и вдохновенье И освежительный покой, К чему-то в жизни молодой Неизъяснимое влеченье; Страстей кипящих буйный пир, И слезы и сердечный мир.

VIII

Он верил, что душа родная Соединиться с ним должна, Что, безотрадно изнывая, ⁴ Его вседневно ждет она; Он верил, что друзья готовы За честь его приять оковы И что не дрогнет их рука ⁸ Разбить сосуд клеветника; Что есть избранные судьбами, Людей священные друзья; Что их бессмертная семья ¹² Неотразимыми лучами Когда-нибудь нас озарит И мир блаженством одарит.

1, 5 <…>

5—6 …друзья…

оковы… — Тут слышится перекличка с историей Дамона и Пифия (последний получил три дня отсрочки для приведения в порядок своих дел перед казнью; первый же отдал в заклад свою жизнь до возвращения друга) в том виде, как ее изложил Шиллер в балладе «Порука» (1799), существовавшей в нескольких французских переложениях^{44}.

9—14 Исключенные стихи (10–14) существуют в двух вариантах. Первая беловая рукопись (ПБ, 9):

Что есть избранные судьбами Что жизнь их — лучший неба дар — И мыслей неподкупных жар, И Гений власти над умами, Добру людей посвящены, И славе доблестно равны.

Вторая беловая рукопись (из архива братьев Тургеневых):

Что есть избранные судьбами Людей священные друзья, Что их бессмертная семья Неотразимыми лучами, Когда-нибудь, нас озарит И мир блаженством одарит.

Цензор мог уловить в стихах 10–14 обеих беловых рукописей политический подтекст; отсюда их изъятие. На самом деле, как показал Тынянов (1934), этот отрывок является тонкой аллюзией на очень шиллеровское стихотворение Кюхельбекера («Поэты», 1820) о мифологическом происхождении поэтов. Сперва человек был бессмертен и счастлив, но быстротечные иллюзии плотских наслаждений его совратили. В результате «он в наслажденьи вечно страждет, и в пресыщении грустит»^{45}. Посему боги посылают в наш мир неких существ, исполненных божественной сущности, которых, после их воплощения, мы именуем поэтами. Языку стихотворения Кюхельбекера с такими выражениями, как «избранники», «бессмертное счастье», «род смертных» и т. п., явственно подражает Пушкин.

IX

Негодованье, сожаленье, Ко благу чистая любовь И славы сладкое мученье ⁴ В нем рано волновали кровь. Он с лирой странствовал на свете; Под небом Шиллера и Гете Их поэтическим огнем ⁸ Душа воспламенилась в нем; И муз возвышенных искусства, Счастливец, он не постыдил: Он в песнях гордо сохранил ¹² Всегда возвышенные чувства, Порывы девственной мечты И прелесть важной простоты.

1 <…>

1—2 Неведомый Пушкину Китс начинает сонет («К Хейдону», сочиненный в 1816 г.) поразительно сходной интонацией:

Highmindedness, a jealousy for good… (Любовь к добру, возвышенность души…)

Такие совпадения сбивают с толку и ставят в тупик искателей сходства, охотников за источниками, неутомимых исследователей текстовых подобий.