Коммодор Хорнблауэр
Шрифт:
— Четыре года? И вы четыре года жили в мичманской каюте, подобной той, которую вы мне показывали?
— Не в такой комфортабельной, сэр. Я почти все время прослужил на фрегате, под командованием сэра Эдварда Пеллью. Линейный корабль не так переполнен людьми, как фрегат, сэр.
Наблюдая за Александром, Хорнблауэр понял, что его рассказ произвел на царя сильное впечатление и теперь мог попытаться проследить ход мыслей царя. Александра не столько поразили ужасные условия существования на борту корабля — если он хоть сколько-нибудь догадывался об условиях жизни своих подданных, то наверняка знал, что большая часть из них живут гораздо хуже, — сколько фактом, что подобные условия способствовали формированию способных офицеров.
— Да, полагаю, что это необходимо, — наконец подытожил Александр, проявляя на мгновение гуманную
К тому времени, как они снова вышли на палубу, судно-водовоз уже стояло у борта. Несколько моряков «Несравненного» перебрались на него и смешались с русскими, помогая им в работе. Рабочие партии бодро налегали на рукоятки помп и длинные змеевидные парусиновые рукава пульсировали при каждом ударе. На баке поднимали вязанки дров; моряки напевали, выбирая ходовые концы талей.
— Благодаря вашей щедрости, сэр, — сказал Хорнблауэр, — мы, при необходимости, сможем продержаться в море четыре месяца без захода в порт.
Ланч в каюте Хорнблауэра был накрыт на восьмерых: Хорнблауэр, Буш, два старших лейтенанта и четверо русских. Буш потел от волнения, глядя на не слишком гостеприимный стол; в последний миг от отвел Хорнблауэра в сторону в бесплодной попытке умолить коммодора, чтобы тот изменил своё решение и в дополнение к обычным корабельным припасам приказал подать что-либо из оставшихся в кают-компании деликатесов. Буш никак не мог отказаться от своей навязчивой идеи о том, что царя необходимо хорошо накормить; любой младший офицер может навсегда распрощаться с мыслью о продвижении по службе, если, принимая адмирала, рискнет поставить на стол обычную говядину из матросского рациона, а Буш мог мыслить только категориями приема адмиралов.
Царь с любопытством посматривал на помятую оловянную супницу, которую Браун поставил перед Хорнблауэром.
— Гороховый суп, сэр, — пояснил Хорнблауэр, — один из величайших деликатесов корабельной жизни.
Кэрлин, в силу многолетней привычки, начал постукивать сухарем по столу, затем прервал это свое занятие, когда вдруг понял, что делает и — вновь застучал, с виноватым видом. Он вспомнил приказы, отданные Хорнблауэром, чтобы каждый вел себя так, словно за столом не присутствовало изысканное общество; коммодор подкрепил свои слова прямой угрозой наказания, в случае невыполнения приказов, а Кэрлин знал, что Хорнблауэр никогда не пугает, если не намерен на самом деле привести свои угрозы в исполнение. Александр взглянул на Кэрлина, а затем, вопросительно, — на Буша, сидящего рядом с ним.
— Мистер Кэрлин выгоняет червей, сэр, — пояснил Буш, близкий к потере сознания от смущения, — если легонько постучать, они вылезут сами, вот так, видите, сэр?
— Очень интересно, — заметил Александр, но сухарей есть не стал; один из его адъютантов попробовал повторить эксперимент, взглянул на появившихся толстых, белых червяков с черными головками и разразился длиннейшей тирадой, очевидно, русских ругательств, — это были практически первые его слова с момента прихода на корабль.
После столь неприятного начала, гости осторожно попробовали суп. Но гороховый суп, как справедливо заметил Хорнблауэр, действительно был наиболее вкусным блюдом в британском флоте; адъютант, который выругался при виде червей, попробовав его издал удивленно-одобрительное восклицание, быстро съел первую тарелку и наполнил ее снова. На следующую перемену было подано всего три блюда: отварные соленые говяжьи ребрышки, вареный говяжий соленый язык и вареная соленая свинина. Гарниром к мясу служила квашеная капуста. Александр внимательно присмотрелся ко всем трем блюдам и вполне разумно остановился на языке; морской министр и адъютанты, по рекомендации Хорнблауэра, получили по тарелке разных видов мяса, нарезанного для них Хорнблауэром, Бушем и Харстом. Молчаливый вначале, а теперь столь разговорившийся адъютант, набросился на еду с истинно русским аппетитом и увяз в тяжелой борьбе с соленой говядиной.
Буш разливал ром.
— Жизненный сок флота, сэр, — сказал Хорнблауэр, пока Александр изучал свой стакан, — могу ли я предложить джентльменам тост, который мы все сможем выпить с самым сердечным удовольствием? За императора всероссийского! Да здравствует император!
Все, кроме Александра встали, чтобы выпить этот тост. Едва они успели сесть, как Александр поднялся с ответным тостом:
— Здоровье короля
Адъютант снова, теперь уже на французском, пытался объяснить, насколько глубокое впечатление на него произвел флотский ром при первом знакомстве. Наверное, самым лучшим доказательством высокой оценки стало то, что он залпом осушил стакан и снова протянул его Брауну. Когда стол был убран, Александр поднялся с очередным тостом:
— За коммодора сэра Горацио Хорнблауэра и за Британский Королевский флот!
Когда присутствующие осушили стаканы, Хорнблауэр, оглядевшись, понял, что от него ждут ответного тоста.
— За флот, — произнес он, — за защитника всех свобод мира. Верного для друзей и неумолимого к врагам. Когда тиран Европы смотрит на мир, пытаясь силой или хитростью расширить свое господство, один лишь флот встает у него на пути. Именно флот медленно, но верно душит тирана. Именно флот мешает ему везде, куда бы он не направил свои усилия, вытягивает последние жизненные соки из его хваленой империи и приведет к приведет ее к окончательному краху. Тиран может хвастать непрестанными победами на суше, но ему приходится смириться с вечными поражениями на море. Только благодаря усилиям флота каждая новая на суше делает тирана лишь слабее и слабее, превращая в Сизифа, обреченного снова и снова катить камень к недостижимой вершине. Когда-нибудь этот камень раздавит его и случится это скорее раньше, нежели позже.
Хорнблауэр закончил свой тост под одобрительный гул, поднявшийся за столом. Он снова был в несколько экзальтированном настроении; неожиданно появившаяся возможность произнести маленькую речь застала его несколько врасплох, хотя как только как он узнал о предстоящем царском визите, у него возникла мысль каким-то образом в течение дня еще раз обратить внимание Александра на помощь, которую ему может оказать Англия. Александр молод и впечатлителен. Нужно обращаться к его чувствам и интеллекту. Хорнблауэр украдкой взглянул на царя, чтобы определить, насколько он своей цели. Александр задумчиво сидел, глядя на стол прямо перед собой. Он поднял глаза и с улыбкой встретил взгляд Хорнблауэра, которого вдруг затопила волна ликования, чувство полной уверенности в том, что его план удался. Он приказал подать за ланчем простую корабельную пищу, чтобы наглядно показать Александру, как живет, спит и работает Королевский флот. Царь не мог пренебречь славой британского флота, и интуиция говорила Хорнблауэру, что примеры суровой жизни моряков тонко воздействовали на чувства царя; непросто было бы объяснить, в чем именно выражалось это воздействие, но Хорнблауэр был уверен, что оно имело место. С одной стороны, Александр был расположен, чтобы помочь людям, завоевавшим славу такой ценой, с другой — хотел бы иметь таких испытанных бойцов на своей стороне.
Александр направился к выходу. Адъютант поспешно осушил пятый стакан рому, действие которого, вкупе с предшествующими, привело к тому, что по пути на шканцы русский обнял Буша за плечи и от всей души похлопывал английского капитана по спине, а ордена и медали на его груди между тем звенели и позвякивали, как молоточки лудильщиков, чинящих горшки и чайники. Буш, уверенный, что взгляды всей команды устремлены именно на него, попытался освободиться от этих объятий, но безуспешно. С раскрасневшимся лицом он на прощание снова послал матросов по реям и, наконец, вздохнул с явным облегчением, когда Александр спустился по парадному трапу, что заставило адъютанта последовать за ним.
Глава 14
Этот восточный ветер нельзя было пропустить. «Несравненный» вместе с эскадрой шли к выходу из Финского залива под всеми парусами, а коммодор прогуливался по шканцам, прокручивая в голове все проблемы, которые обычно отравляют жизнь главнокомандующему. По крайней мере, была решена проблема с пресной водой: пройдет два месяца, а при необходимости — и все четыре, прежде чем ему снова придется ломать голову над вопросом, где пополнить ее запасы. Сам факт, что ему удалось заново наполнить бочонки, мог бы послужить некоторым оправданием его переговоров с двором в Санкт-Петербурге, если бы Даунинг-стрит или Уайт-Холл выразили бы неудовольствие его предыдущими действиями — Хорнблауэр припомнил содержание своего рапорта, в котором он особенно подчеркивал преимущества, которых ему удалось таким образом достичь, и необходимость установления контактов с русским правительством. У него есть хорошие аргументы для оправдания, но…