Коммуна
Шрифт:
– Что за беда?! Раз у нас Республика, всегда можно будет сменить тех, кто не подходит.
Списки составляются депутатами. На одном из них значатся Араго [27] , Кремье [28] , Жюль Фавр [29] , Жюль Ферри, Гамбетта, Гарнье-Пажес [30] , Глэ-Бизуен [31] , Эжен Пельтан [32] , Эрнест Пикар [33] , Жюль Симон [34] , парижский губернатор Трошю.
27
Араго Эммануэль – адвокат, видный деятель революции 1848
28
Кремье Адольф – адвокат и политический деятель, член Правительств национальной обороны и его министр юстиции.
29
Фавр Жюль – вождь республиканской оппозиции в Законодательном корпусе. Министр иностранных дел в Правительстве национальной обороны, а потом в правительстве Тьера, с которым был в очень близких отношениях. Один из главных вдохновителей кровавого подавления Коммуны и гонений на Интернационал.
30
Гарнье-Пажес – старый республиканец, член временного правительства 1848 года, член Правительства национальной обороны.
31
Глэ-Бизуен – член Правительства национальной обороны.
32
Пельтан Эжен – орлеанист, член Правительства национальной обороны.
33
Пикар Эрнест – умеренный республиканец, член Правительств национальной обороны и его министр финансов; потом – министр внутренних дел версальского правительства.
34
Симон Жюль – умеренный республиканец, министр народного просвещения Правительства национальной обороны и правительства Тьера.
Толпа кричит: «Рошфор!» Его вносят в список; теперь командует толпа.
Гул голосов у ратуши. У здания Законодательного корпуса было прекрасно, но там будет еще прекраснее. Толпа поворачивает к ратуше. Сегодня она в зените блеска и власти.
Члены временного правительства [35] уже там. Только один из них в красном шарфе: это Рошфор, только что выпущенный из тюрьмы.
Новые крики: «Да здравствует Республика!»
Все полной грудью вдыхают воздух свободы.
35
Всего их было 16 человек, причем 9 из них стояли во главе различных министерств.
Рошфор, Эд, Бридо, четверо несчастных, осужденных по ложному доносу агентов за участие в ля-виллетском деле, о котором они ничего даже не знали, осужденные по процессу в Блуа и другие узники империи, – все получили в тот день свободу.
Пятого сентября Бланки [36] , Флотт, Риго [37] , Т. Ферре, Брейе, Гранже, Верле (Анри Плас), Ранвье [38] и другие ждали выхода Эда и Бридо: Эжен Пельтан только что подписал приказ об освобождении их из тюрьмы Шерш-Миди.
36
Бланки Огюст – выдающийся революционер-коммунист, «вечный узник» всех правительств, как монархических, так и республиканских. Организатор целого ряда тайных обществ, заговоров и восстаний, из коих удалось, и то ненадолго, только одно: Парижская коммуна, которой руководили его ученики (бланкисты). Сам Бланки был арестован накануне революции 18 марта и таким образом не мог участвовать в Коммуне, членом которой был избран сразу в трех округах. Бланки до конца жизни продолжал свою деятельность революционера и борца за дело пролетариата, за которое провел в общей сложности около 35 лет в тюрьме. Умер в 1881 году.
37
Риго Рауль – студент, видный бланкист; член Коммуны (от VIII округа), делегат общественной безопасности, а с 26 апреля – прокурор Коммуны. Убит без суда версальцами 24 мая 1871 года.
38
Ранвье Габриель – видный бланкист, член Коммуны (от XX округа), член обоих Комитетов общественного спасения; его именем подписано последнее воззвание Коммуны (от 25 мая). После разгрома Коммуны бежал в Англию и был одно время членом Генерального совета Интернационала. Остальные – бланкисты, участники Коммуны.
Верили, что Республика принесет и победу, и свободу.
Тот, кто заговорил бы о сдаче, был бы растерзан на месте.
Под сентябрьским солнцем высились 15 фортов Парижа, подобные боевым судам со
К тому же вместо долгой осады предстоят массовые вылазки: ведь нет больше Баденге, теперь у нас Республика.
На небе встает огневомВселенской республики лик,Народы покрыл он крылом,Как мать ребятишек своих.Заря на востоке горит —Не видишь гигантской зари?Восстань же скорее, кто спит,Великое дело твори.Правительство клялось, что никогда не сдастся.
Все были преданы родине беззаветно; каждый хотел иметь тысячу жизней, чтобы принести их в жертву.
Революционеры были повсюду, и число их все возрастало; в каждом чувствовалась огромная жизненная мощь. Казалось: вот, здесь сама революция.
Как будто выступала живая Марсельеза, вместо той, которую профанировала империя.
«Долго это не продлится», – говорил старик Мио [39] , помнивший 1848 год.
39
Мио Жюль – старый революционер, участник 1848 года, член Коммуны (от XIX округа); ему принадлежит инициатива создания Комитета общественного спасения, который должен был, по его словам, «рубить головы изменникам».
Однажды у дверей ратуши Жюль Фавр сжал в своих широких объятиях зараз Риго, Ферре [40] и меня, называя нас своими дорогими детьми.
Что до меня, то я его знала давно; он был, как и Эжен Пельтан, председателем общества содействия начальному обучению; там-то, на улице Отфейль, где были эти курсы, крики «Да здравствует Республика!» раздавались задолго до конца империи.
Я думала об этом в майские дни, проведенные мною в Сатори [41] , перед кровавой лужей, в которой победители мыли свои руки. Только эту воду давали пить заключенным, лежавшим под дождем в окровавленной грязи двора.
40
Ферре Шарль-Теофиль – счетовод, пламенный революционер, бланкист. Был членом Коммуны (от XVIII округа) и одно время стоял во главе делегации общественной безопасности (ведомства по борьбе с контрреволюцией). 28 ноября 1871 года был расстрелян в Сатори по приговору военного суда.
41
Военный лагерь под Версалем, где были интернированы пленные коммунары.
II
Национальная оборона
Неужели власть так изменила героев сентябрьских дней! Они, которых мы видели такими смелыми перед империей, были охвачены ужасом перед революцией.
Они отказывались сделать разбег, чтобы перепрыгнуть через пропасть, они давали обещания, клятвы, обсуждали положение, но и не думали о том, чтобы из него выйти.
Мы отдавали себе отчет в положении совсем по-другому, с иными чувствами.
Вильгельм приближался – тем лучше. Париж стремительным натиском отразит врага. Провинциальные армии соединятся, – разве у нас не Республика?
А по заключении мира Республика не будет воинственной, агрессивной по отношению к другим народам. Интернационал завоюет весь мир в горячем порыве социального Жерминаля.
С глубоким сознанием своего нрава и долга население требовало оружия, а правительство отказывалось его выдать. Может быть, оно опасалось вооружить таким путем революцию, а может быть, оружия действительно не хватало: во всяком случае, ограничивалось одними обещаниями. Пруссаки продолжали продвигаться вперед, они достигли уже конечного пункта железной дороги, ведущей в Париж, и с каждым днем подступали все ближе и ближе.
Но в то же самое время, как газеты сообщали о продвижении пруссаков, появилось официальное сообщение о запасах продовольствия в Париже, вполне успокоительного свойства.
В парках, в Люксембурге, в Булонском лесу 200 тысяч баранов, 400 тысяч быков и 12 тысяч свиней умирали от голода и тоски – бедные животные. Но зато на них с надеждой останавливались глаза тех, кто беспокоился о судьбе города.
Муки, вместе с запасами пекарен, было более 500 тысяч центнеров [42] ; кроме того, было до 100 тысяч центнеров риса, около 2000 центнеров кофе, от 30 до 40 тысяч центнеров соленой говядины, не считая огромного количества товаров, подвозимых спекулянтами; эти товары стоили, конечно, в сто раз больше настоящей цены; но ведь в случае кризиса они поступят вместе с другими запасами в общее пользование.
42
1 центнер = 100 фунтам. То есть он равен около 40 кг.
Вокзалы и все общественные склады были переполнены продуктами.
В здании Новой Оперы, вчерне законченном, архитектор Гарнье приказал пробуравить слой бетона, на котором покоился фундамент, – и оттуда вырвался источник, бравший свое начало с Монмартра: значит, будет и вода.
Лучше было бы, пожалуй, если бы ничего не было: тогда временное правительство в первые дни своего существования не заморозило бы героический порыв Парижа, и наступление неприятеля было бы победоносно отражено!