Комната с загадкой
Шрифт:
Тогда, в комнате тети Тани, он стоял то спиной, то против солнца, протягивая перо и указывая, где расписаться. И Колька его не разглядывал. А теперь присматривайся – не присматривайся, на нем и лица нет – то есть не в переносном, а в самом буквальном смысле. Но и фигура, и руки похожи. И пусть изоленты уже на пальцах нет, но вот поджившие порезы, как от скола плитки, и следы, как от небольших засохших мозолей.
«Надо же, вот только утром видел живым. Молодой ведь мужик, руки гладкие, шея не морщинистая. Что ж, может, прогрессивку какую дали, принял с мужиками
Ох как руки зачесались. К тому же возникла еще одна мысль, порождавшая нечто вроде азарта: «А ну как не сам? Если опоили, обокрали и вышвырнули? Если обокрали, то почему оставили кольцо, оно-то немало стоит. А может, просто снять не смогли? Плотно сидит на пальце, аж валики на коже по обеим сторонам от кольца».
Пока Колька мучился одновременно чувством долга и любопытством, «дачный» костер чуть не потух. Пока возился с ним, раздувая, пролетела еще одна электричка, – и в свете уже ее фонарей, уже на другой руке мертвеца что-то блеснуло.
«Так, и котлы на месте, – в часах он ничего не понимал, но и коту понятно, что хорошие, – точно не грабеж. Но, может, нужны были не часы. А узнать-то просто: если лопатник на месте…»
Так солидно размышляя, Колька – парень бывалый, твердо знавший, что ничегошеньки нельзя трогать, – потянулся за отворот пиджака мертвеца. Во внутреннем кармане ничего не было, но пальцы тотчас нащупали дырку в подкладке, и уже внизу, между сукном и подкладкой – что-то похожее на портсигар. Выяснилось заодно, что костюм только снаружи понтовый, а подбой очень даже ветхий. Надорвав дряхлые нитки, Николай достал вещицу.
И с возмущением увидел, что это тот самый портсигар, он же рамка, перламутровая с морозом, со стола тети Тани Брусникиной.
«Вот мразь. Хорошо еще, целехонькая, только маленький кусочек выпал, да трещина пошла – наверное, на угол гравия попала. Ворюга. Может, и фото уже выкинул, от греха?»
Колька нажал на замок, открыл и с облегчением вздохнул – целы!
«Вот и славно, – решил Николай, без колебаний отправляя рамку в собственный карман, – верну Брусникиной. А то все эти дознания, протоколы, еще у кого в сейфе потеряется – со мной надежнее».
С еще большей брезгливостью глянул на тело:
«А ты, товарищ, порядочная сволочь».
Только успел заботливо поправить на погибшем пиджак перед тем, как перевернуть тело обратно, как было, за плечом произнесли с дружеской укоризной:
– Ручонки-то убери.
Колька тотчас поднял клешни вверх, соображая: «Видел – не видел?» Не должен бы, темно, и со спины подошел.
Лейтенант Акимов, Сергей Палыч, переводя дух, сдвинул фуражку и вытер лоб.
– Товарищ Пожарский, совесть есть?
Колька соврал:
– Я ничего, я не трогал.
«Вот сейчас скажет – положи на место…»
Однако ничего подобного
– Не трогал он, ага. Мамке расскажешь, как вернется.
«Не видел», – понял Колька и перевел дух.
– Угу. А вы откуда?
– Дело это не твое, а так – со станции шел, глядь, несутся двое, Яшка со Светкой, глаза на лбу, волосы назад. К Санычу их отправил, пусть уж он опегруппу сориентирует. Не то встретится кто-то вроде Светкиной мамы – вся округа будет знать, что тут ломтями тыщу человек настрогали. Ты какими судьбами тут?
– Я им билеты в кино хотел отдать. На Кадочникова.
– Да, слыхал, хвалят. А чего ж сами не пошли?
Нате, а то сам не знает! Отчим же, в одной же квартире с Ольгой живет. Но чем хорош Палыч – если и демонстрирует удивительную тупость, то быстро исправляется. Так и сейчас вышло:
– Понятно. Снова забузила. Почему ж здесь ребят искал?
– Вы что ж, допрашиваете?
– То как же, – спокойно признался лейтенант.
– Я не…
– Отвечай на вопрос, не маленький.
– Они постоянно тут сидят, вон, на бревне, – Колька махнул рукой в сторону опустевшей «дачи» и костерка, – явка у них тут и исповедальня, друг другу на жизнь плачутся.
Акимов сказал «угу», и Пожарский, расслышав сомнение, проворчал:
– Желаете спросить: билеты где? А вот, – и он показал билеты.
– Ты чего это? – весьма натурально удивился Акимов. – Верю, верю.
Все-таки пусть и незаметно, но осмотрел билеты. Лейтенант ничего такого не думал, не подозревал, он просто знал, что Пожарский – парень надежный, честный, но доверять ему сверх меры не стоит. У него свои представления о том, что льзя, что нельзя.
Колька почему-то о том же подумал, поэтому, подувшись, решил не обижаться, тем более что вот труп, а у трупа – он, Колька Пожарский, урка на условном. Он изобразил раскаяние, готовность оказывать содействие и помогать.
Акимов проверил пульс на запястье лежащего, потом под челюстью, затем бестрепетно глянул зрачки (не побрезговал) и с досадой спросил:
– Ты зачем его перевернул?
– Хотел узнать, не жив ли. Потом еще показалось, что…
– Знаешь, что делать, когда кажется?
– Ну давайте просто обратно перевернем.
– А смысл? И так ясно, что шевелили!
Николай промолчал.
– Так-то. Сейчас опера прибудут – выволочку мне устроят. При тебе произошло?
– Нет, когда я пришел – он уже лежал.
– Вот в такой позе?
– Как выпал из электрички, так и лежал!
Все. Пожарский окончательно обиделся и решил, что дулю еще чего скажет.
– Ну-ну.
Черствый Акимов ничего не заметил, точнее, не пожелал, потому что осматривал тело. Увидел по состоянию кожи, по рукам, по тому, что нетронутым осталось, что человек молодой, едва за тридцать. Волосы отпущены длинновато. На шее, на шнурке – крест, и сам точно поп, упитанный, бедствовать ему не приходится. Одет опрятно и отлично, брюки отглажены до острейшей стрелки. Туфли не так давно начищенные до блеска, новехонькие.