Комплекс Мадонны
Шрифт:
— Как себя чувствует счастливая парочка?
— Прекрасно. Они хотели лишь познакомиться с тобой, ты даже не спустилась на один коктейль.
— Слушаю, господин начальник.
— О, Барб, уступи немного, хорошо?
— Не называй меня Барб. Так звал меня мой отец, но он умер; мне нравилось это имя, потому что в его устах оно звучало как друг, а не «Барб, ты мерзкая девчонка».
— Я не знаю, черт возьми, из-за чего мы ссоримся.
— Я тоже не знаю. Возможно, из-за того, что чувствую себя помехой, а также не люблю такие мещанские штучки, как помолвки. Я хочу сказать, черт возьми, что же все-таки такое помолвка?
— Если мы поженимся первыми, Роб, возможно, решит, что мы похитили
— А, черт, все эти условности — сплошная отвратительная скука. А мне несколько месяцев придется болтаться невестой.
— Согласен с тобой.
— «Познакомьтесь с моей невестой». Вшивая частушка, вот что это такое. Частушка безо всякого смысла, только мерзкие стишки с рифмой. Меня от них тошнит. — Издеваясь нам ним, Барбара закрыла рукой рот. — Ах, я забыла, я не должна ругаться. Я говорила очень грубо, не так ли? Никаких рафинированных фраз вроде «оближите мою задницу».
Тедди никогда не чувствовал такую беспомощность, никогда не бывал в таком затруднительном положении, и какое-то мгновение ему хотелось, чтобы он никогда не встречался с Барбарой, или лучше чтобы они встретились, но Барбара трагически погибла, тогда он смог бы провести всю оставшуюся жизнь, оплакивая ее, на вечерах и в ресторанах трогая за плечи женщин, которых ошибочно принимал бы за перевоплощенную Барбару. Умиротворить Барбару, убедился Тедди, было бесполезным, проигрышным делом, и в эту минуту он почувствовал себя очень усталым, сорокасемилетним и ни дня моложе, нуждающимся в сауне, массаже и вечернем телесеансе старых фильмов, с вазой фруктов на ночном столике.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Просто назови меня глупой сучкой.
— Считай, что назвал.
— Это не совет директоров, на котором ты председательствуешь.
— Ладно, ты… глупая сучка, — произнес он, ненавидя звуки собственного голоса.
Барбара раскрыла объятия, а раздавленный Тедди опустился на кушетку у окна. Молодая женщина потрясла его руку, словно закрепляя заключенную сделку.
— Теперь мы будем друзьями.
— Я люблю тебя, Барбара.
— Мне так страстно хотелось тебя, когда ты внизу разливал шампанское с видом настоящего хозяина. Я готова была прямо там броситься на тебя.
— Рад, что ты не сделала этого.
— Мисс Уэстин не одобрила бы этого, да?
— Вероятно, нет.
— Она кто, что-то вроде католички?
— Думаю, методистка.
— В школе, в которой я училась, было девяносто тысяч девиц, выглядевших, как она. Светлые волосы, простенькие туфли, скромные юбки, на книгах написано название школы — и все в этом духе. Однако это не мешало им баловаться друг с другом в спальных комнатах. Все эти бесчестные школьницы, готовые лечь под первого попавшегося футболиста.
— Она не такая, как все они.
— Нет? Что ж, мне она напоминает их. Деревенский кабачок в Скарсдейле, и после двух мартини готовы отдать ключи от своей комнаты.
Тедди показалось, что Барбара говорит отчасти о себе, но он решил не высказывать свои мысли. Очень просто быть честным за счет других.
— Тедди, я шлюха?
— Да, несомненно. Стопроцентная истинная шлюха.
— Я рада, что ты ответил искренне. Просто дело в том, что, когда я встречаю девицу, подобную Элейн, я становлюсь сама не своя.
— Не стоит.
Тедди начал расстегивать ее блузку.
— Один быстрый и неистовый перед ужином?
Он взглянул на часы. Шесть часов.
— У нас полно времени.
— А мы потом примем ванну вместе?
— Почему бы нет?
— Я тебе действительно нравлюсь?
У Тедди на лбу выступила испарина, колени помимо воли задрожали.
— Когда я тебя встретил, я был похож на лунатика.
Задрав юбку, Барбара сказала:
— Счастье — это не рейтузы.
Они
— Надеюсь, черт возьми, что Роб не станет стучать в дверь.
— Не станет.
— Почему ты так думаешь?
— Я прикрепила на двери записку: «Обеденный перерыв».
— Этого не может быть.
— Можешь убедиться.
— О Боже, что он скажет?
— Да ничего. Он просто поймет, что наследства ему придется ждать долго.
Барбара начала игриво пускать мыльные пузыри — ребенок, забавляющийся со своим отцом. Она уселась перед Тедди, и тот начал тереть ей спину губкой. У молодой женщины была тонкая талия, а тело крепкое и в то же время не мускулистое. Просунув голову ей под руку, Тедди поцеловал мокрую мыльную шею. Он подумал, что лишь в такие мгновения действительность по-настоящему поднималась до волшебных грез. Его зима горести, мучительной неопределенности, неспособности проникнуть в тайные мысли Барбары теперь в теплой мыльной воде превратилась в нежный бархат, в мягкую кожу, покрывающую жизнь. Теперь они дышали одним воздухом, сидели в одной воде, и впервые за все время их знакомства Тедди поверил, что их отношения стали естественными; большую часть времени его загоняли на край, а теперь он оказался в самом центре.
Одно из слабых мест удовлетворения состоит в сглаживании неравномерных чувственных всплесков желаний: достичь своей цели, своей мечты — это значит потерять ее в тот же самый момент. Тедди чувствовал себя словно стрелок, попавший в «яблочко» с пятидесяти ярдов много раз подряд и обнаруживший, что теперь, когда результат стабилен, требуется увеличить дистанцию до ста ярдов и тренироваться до тех пор, пока мастерство снова не станет совершенным.
Отношения с Барбарой, которых желал Тедди, заключались в безграничном, нескончаемом, непрерывном совершенствовании. Стоило только ему очертить привычный круг семейной жизни — дети, друзья, путешествия, безмятежность, сложный аромат неуловимой любви, — он тут же находил, что чего-то недостает. Ему начинало хотеться большего. Он стремился не просто к власти над молодой женщиной, а к полному обладанию всем ее естеством, каждой ее мыслью, каждым пережитым ею чувством, всеми гранями ее существования. Тедди подумал, догадывалась ли Барбара о его мыслях и поэтому сражалась, сама не зная почему, а теперь, уступив превосходящей силе, отдала в подарок крошечную частицу себя, сохранив все остальное, с тем чтобы перевести дух и перегруппировать силы. Осознавала ли она весь его порыв, бывший не чем иным, как жадным стремлением к возлюбленной, матери, сестре, которых олицетворяла для него молодая женщина, к некой высшей всеобъемлющей мадонне, которая в зависимости от времени являлась мириадами меняющихся обликов Деметры, Афины, Афродиты и царицы Дианы — возвышающейся над всеми грациозной всемогущей охотницы, — и в следующее мгновение превращалась в обреченную, замученную Барбару, стоявшую у трех окон, смотрящую на залитый солнцем двор в надежде, что явившийся на прощание ее отец откроет перед ней будущее.
Сидя на табурете, Тедди мягким полотенцем вытирал ей ноги. На его лице было рассеянное выражение.
— Когда ты не думаешь ни о чем конкретном, ты похож на маленького мальчика, — сказала Барбара. — Все морщины исчезают.
— Не знал, что у меня вообще есть морщины.
— Разумеется, есть. Морщины Доу-Джонсона. Каждое падение или подъем отражены на твоем лице. Мне нравятся такие морщины. Они как бы очерчивают все, чем ты являешься. В следующей жизни я хочу родиться с твоим римским носом. Я уже несколько раз примеряла твой нос, но в теперешнем виде он немного великоват для моего лица. Почему его не унаследовал Робби?