Комплекс Мадонны
Шрифт:
Достав удочку, Тедди свесился за борт и удилищем измерил глубину. Подвести лодку к берегу не было возможности, так как он опасался посадить ее на мель. Нацепив резиновые сапоги до пояса, Тедди шагнул в воду.
— Пожалуйста, подай мне удочку и банку с мухами.
Протянув удочку, Деб стала смотреть, как он насаживает на крючок жирную мохнатую желтую муху. Трепещущая на ветру муха выглядела неправдоподобно. Тедди пошел к берегу, приближаясь к оленям, и обменялся взглядом со свирепым самцом. От просачивающейся в сапоги воды немели ноги, поэтому он решил ловить с берега, а не стоя по колено в воде, как собирался делать вначале. Замахнувшись слишком сильно, Тедди закинул леску чересчур далеко. Деб восхищенными глазами следила за ним. Она сидела перед плиткой, потирая над огнем руки. Девочка, просто девочка, со страдальчески опущенными уголками рта. У
— Ты что-то потерял?
— Нет, леска запуталась, — ответил он, стараясь избежать объяснений, свидетельствующих, что он сомнамбула.
Действительно ли Барбара звала его? Что она пыталась сказать? Боже, он едва не дотронулся до ее лица. Оно как-то изменилось… Да, волосы отросли, снова до плеч. Тедди ощутил странную боль и вздрогнул, закрыв глаза, переживая сон перед пробуждением. Это было начало, самый первый раз, когда он увидел ее, призыв был таким сильным, таким непреодолимым, что он не мог ни о чем думать. За тысячи миль от Барбары, не имея возможности видеть ее, он должен был перебороть эту боль. Разум старался привести какие-то убедительные доводы, но боль не проходила, усиливалась и наполнялась тошнотой и головокружением. Он убеждал себя: время лечит все. Все? Только не это. Он был словно паразит, пожравший все вокруг и начавший есть самого себя.
…Все достается тому, кто ждет… и любит Бога.
…Голос матери…
…Мне еще не больше восьми… Да, мне восемь лет, мы сидим в старом, подержанном «форде». Отец надел перчатки и пытается завести двигатель пусковой рукояткой. Я сижу на переднем сиденье. Отец передает мне рукоятку. Я чувствую себя полезным…
…Когда ребенок единственный, Марк, ответственность больше.
…Куриный салат — любимое блюдо Тедди.
…Спасибо, мама…
…Лицо твоего отца! Оно становится синим. Сделай что-нибудь, Тедди!
…Все достается тому, кто ждет и любит Господа! Повторяй, как попугай…
…Нет, кто-нибудь поможет. Он ведь… Марк…
…Крик, пронзительный вопль…
…Я не люблю Бога, мама. И никогда не буду любить.
…Ты ведь христианин.
…Отец тоже был христианином.
…Божье предначертание…
…В чем Божье предначертание? Пожалуйста, скажи мне. Я хочу знать.
…Он определяет своим детям судьбу. От них зависит, выполнят ли они предначертанное.
…Как свое предначертание выполняешь ты?
…Необходимо постигнуть непостижимое.
…Не понимаю.
…Необходимо любить.
…А что происходит, когда любишь? Мы любили отца.
…Твоя жизнь — это знак Божьей любви.
…Господь разлюбил отца?
…Нет, Ему понадобилась помощь в Его делах.
…Надеюсь, я никогда не понадоблюсь Ему… Если же это произойдет, то скажу ему, нет, я не хочу помогать.
…Все достается тому, кто ждет и любит Господа.
…Это действительно правда, мама?
…Когда ты станешь старше и полюбишь женщину так, как я любила твоего отца, все станет ясно… кристально ясно, как вода этого озера.
Рывок лески.
— Есть! — голос девушки с лодки.
На этот раз Тедди действует отлично, стравливая фут лески. Поиграй, утомись; и ты станешь такой же усталой, как я, говорит Тедди форели. Она еще сильная. Пытается соскочить с крючка. Кровавое облако застилает прозрачную воду. Вытащенная на поверхность рыба бьется. Затравленный остекленевший глаз отказывается закрываться.
— Поймал! — кричит девушка, и в ее голосе жажда смерти. Но я не хочу умирать. Тедди подтягивает леску. Рыба неистово бьется. Раненая, она тем не менее борется до конца. Он вынимает из ее рта крючок — осторожно, чтобы не сделать рану больше необходимого. Хвост бьет по скользкому мокрому сапогу. Победно улыбаясь, он дарит рыбе жизнь — выкидывает в воду.
— Почему ты сделал это? — недовольный, разочарованный голос.
— Мне не нравится то, что я чувствую, когда
На обратном пути — быстрый осмотр коттеджа с озера. Ничего подозрительного. Он чувствует себя сильнее. Но и в этой силе, в его медленном исцелении присутствует Барбара — ее лицо, запах — более отчетливо, чем раньше… предначертание, которое должно быть выполнено.
Время идет. Дни… недели… ощущение спокойствия. Умиротворенность. Принимаются решения. Над глазом — невидимой улыбкой лишь бледный неясный шрам. Улыбающийся жизни. Принимающий ее такой, какова она есть. Рутина общения с Деб не менялась, отъезд на поезде так и не состоялся. Постоянное и неисчезающее видение. А в душе растет Барбара. Ощущение ее присутствия вплетается в его жизнь, снимает страхи и невысказанные заботы. Молодая женщина живет внутри его, пользуется его телом, заставляет сердце биться семьдесят два удара в минуту; она несет кислород к его мозгу. Она становится осязаемой, потому что он осязаем, они сливаются в одно целое. Деб теперь великолепно чувствует его настроение. Они живут вместе в гармонии, она, как старшая сестра, ухаживает за ним, уже не любопытная и интересующаяся, а внимательная и обходительная, но эта привычка ведет в никуда. Застилать кровать, готовить еду, обеспечивать общество, оказывать маленькие знаки внимания вроде любимых блюд. Например, ростбиф в воскресенье. Совершенный союз безбрачного супружества. Милая болтовня, временами перерастающая в серьезные разговоры: мода, финансовые махинации, тонкости рынка, обсуждаемые за кофе. Оставшееся время заполняют книги. До этого особенно ничего не читавшая, Деб открывает для себя мир По. Безымянный индеец привозит каждую неделю дрова. Деньги переходят из рук в руки, никаких слов.
Где-то в глубине души Тедди рассчитывал, что мороз и лед уничтожат его страсть, убьют ее, растворят в застывшей пустыне бестелесного чувства, превратят в армаду обезглавленных импульсов, не имеющих общего направления; вместо этого он с тревогой обнаружил, что лед оставил эту страсть нетронутой, сохранил ее — зачем-то ведь мы замораживаем продукты? — в первоначальном виде.
Уже конец октября. Озеро замерзло. Черная стальная пленка покрывает береговую линию, и слабые лучи яркого солнца поливают светом поверхность; бесполезно, лед не растает. По застывшей поверхности вперевалку гуляют утки; спотыкающиеся и скользящие, они напоминают детей, впервые пытающихся покорить каток.
…Робби собирается учиться кататься на коньках на катке Центрального парка. Жена Тедди, Френсис, умерла два года назад; поверенный в делах стремится сгладить душевную травму — рядом какая-то женщина.
…Можно, я обвяжу себя подушками?
…Хорошая мысль.
…Возвращение домой; там они находят подушку и старый широкий ковбойский пояс. Робби готовится к предстоящему испытанию. Тедди не в силах сдерживаться. Он разражается хохотом. Ребенок с серьезным видом широко открывает глаза, подруга — дама, как она себя называла до тех пор, пока вечером, позже, не скинула всю одежду, — вежливо улыбается. Ее зубы только недавно покрыты коронками, поэтому улыбка получается осторожной, женщина опасается ветра, способного вызвать кровотечение из десен или ослабить крепление внешне великолепных мостов к цементным основаниям. По той же причине она отказывается от шоколада, который предлагает ей мальчик; движением руки в перчатке отстраняет и хрустящие орешки; коньки Робби задевают ее мягкие кожаные сапоги и отталкиваются. Отец замечает все. Он мысленно отмечает, что необходимо отплатить за подобную учтивость…
…Если я не справлюсь, то достану инструктора.
…Разве мы сами не справимся?
…Не знаю, как по документам, но ты…
…Робби слушает…
…Я сказала это как комплимент.
…Он прозвучал как сарказм.
…У меня никогда не было детей.
…И мужей?
… Разве только служебные.
…Без детей чего-то не хватает.
…Это счастье, которого я готова себя лишить.
…Каток набит детьми и закутанными взрослыми.
Развеваются шарфы; маленькие девочки делают неуклюжие повороты, и взлетают юбки. Часть прогуливающегося, но в целом постоянного неселения парка высматривает стройные ножки, облизывает губы и дает волю сдерживаемому воображению. Эти ножки еще слишком малы, чтобы их замечали надлежащим образом. Все психиатры отпускают причудливые бородки в духе Ван Дейка, говорят по-английски с хриплым немецким акцентом и сторонним наблюдателям кажутся более безумными, чем их пациенты. Нация пока еще невинна.