Комплекс Мадонны
Шрифт:
Они вдвоем, уходящие вместе с чемоданом, вызвали бы пересуды. Кто-нибудь наверняка заметил бы их. Но если он сейчас просто выйдет вместе с ней из бара, все решат, что он лишь очередной клиент.
У девушки было лишь тонкое шерстяное пальто, которое она накинула на плечи. Они вышли через боковую дверь, которая вела прямо к домикам, замеченным Тедди раньше. Он шел вслед за девушкой по тропинке, ведущей за домики. Через окна в залитых светом комнатах были видны полуголые бронзовые тела эскимосок и индианок, завлекающих пьяных, орущих мужчин с молочно-белыми телами. Проходя мимо одного окна, Тедди узнал отрывистый жесткий смешок Мак-Джи и остановился, чтобы заглянуть внутрь, но тут же отвернулся, увидев налитое кровью лицо, напрягшееся в ожидании. Он остался ждать у домика, принадлежащего девушкам. Через приоткрытую дверь
— У меня здесь нет машины, — сказал Тедди, вспоминая, что приехал вместе с Мак-Джи.
— Здесь недалеко. Если не возражаете, мы пойдем пешком.
Тедди схватил ее цыганский узел, но девушка крепко держала его; Тедди прикоснулся к ее руке.
— Я справлюсь, — сказала Дебора. — Не надо.
Увидев, что его рука продолжала сжимать ручку сумки, девушка сдалась и произнесла голосом ребенка, сделавшего открытие:
— А вы ведь джентльмен. Возможно, удача действительно повернулась ко мне.
Она зарегистрировалась в гостинице через пять минут после того, как Тедди поднялся к себе в номер, и постучала в его дверь, чтобы сообщить, что ее комната находится напротив.
— Спи спокойно, — сказал Тедди.
Она осталась стоять в дверях, уставившись на него, не способная поверить в то, что ее отпускают. Девушка не двигалась с места, и Тедди, медленно покраснев, заслонил ей дорогу, гадая, как ему выкрутиться, не обидев девушку.
— Ты чувствуешь себя неважно, и ты устала.
Она приблизила свое лицо к нему, их колени соприкоснулись, и Тедди, сохраняя равновесие, отступил назад в маленькую темную комнату. Девушка закрыла за собой дверь, не отрывая от него глаз, и Тедди почувствовал ее теплый влажный рот, прижавшийся к его щеке. Одной рукой девушка расстегнула молнию платья, затем мотнула головой, и Тедди услышал шелест ее длинных волос. Он отступил назад, раздраженный тем, что потерял инициативу, незнакомый с обстановкой комнаты. На пол упала вешалка, и девушка хихикнула, словно школьница, впервые попавшая на заднее сиденье автомобиля. Тедди собрался было запротестовать, но она положила руку ему на рот, и он подумал, являлась ли эта дорога частью неизвестной и запутанной географии еще не запечатленного пейзажа его жизни.
— Вы не можете платить мне лишь за поездку с вами.
— Почему?
— Это не имеет смысла. Вы — привлекательный мужчина, вы могли бы пригласить с собой дюжину девушек.
— Я путешествую налегке.
— Не очень-то налегке. У вас какие-то неприятности, да?
— Разве мы не заключили договор?
— Да, заключили… но я хочу знать.
— Не могу тебе этого сказать.
— Я говорила о том, что у меня пока не получается. Мне просто не нравятся все эти мужчины со свиными глазками.
Тедди зажег лампу, теперь, с девушкой, комната не казалась такой пустой. Промокшие ботинки сделали небольшую лужицу у батареи, которая, несмотря на свою внешнюю примитивность, прогрела комнату. Плечи у девушки были узкими, и ее манера двигать ими словно еще одной парой рук, немного напомнила Тедди привычку Барбары подаваться вперед, когда она стремилась к выразительности. Но его желание обладать Деборой оказалось мертворожденным, и Тедди, отпрянув назад, почувствовал то, что, должно быть, ощущала Барбара, когда он ее домогался. Дело было даже не во внешности, умении или же всеохватывающем запахе другого человеческого существа — одна глухая скука, подобная ожиданию опаздывающего самолета, хождение взад и вперед по аэропорту, бесцельное существование, ужасающие пустые скобки, не являющиеся ни жизнью, ни смертью, а каким-то состоянием, лишенным всех добродетелей первой и обладающим всеми пороками последней.
— Вы больны? — спросила девушка.
— Нет, здоров… Ты — симпатичная девушка, но я люблю другую, одну девушку, это трудно объяснить. У меня ничего не осталось. Даже по отношению к себе самому. Если так можно выразиться, я брожу и ищу, что мне делать. Это не просто любовь
Девушка разомкнула объятия, и Тедди опустился на кровать и низко склонил голову, точно на него нахлынула тошнота.
— Любовь — не всепокоряюща, она всеотравляюща. Вот в чем все дело…
— Она любит вас?
— Я думал, что любит… некоторое время. — Тедди остановился и поднял к девушке налитые кровью, но сухие глаза, полные какого-то детского непонимания. — Но затем все прекратилось.
— Вы убили ее?
— Убил? Я? Я не убиваю людей. У меня нет этой склонности. Хотя, возможно, было бы лучше, если бы я ее убил. Я старался быть слишком умным, а это — отрицание жизни, отрицание любви, отрицание всего. Стараясь перехитрить всех, прочесть чужие мысли, просчитать вероятности, ты убиваешь себя — надо всегда идти сложным путем. Учиться, терпеливо ждать. Ждать, когда настанет время, и тебе все скажут по доброй воле. А я нетерпеливый. Я заставлял события происходить, а это значит, что я менял людей, если они не подходили под мои рамки. — Тедди сдавленно засмеялся. — Безумно, не правда ли? Приехать сюда, заговорить с незнакомкой… в этой глуши… вывернуть наизнанку душу. Но я должен был вывернуть душу наизнанку, — понимаешь, должен самому себе, чтобы узнать, есть ли что-нибудь в ней. Для начала даже, чтобы узнать, есть ли вообще душа. Настоящая. Или я просто похож на бумажный пакет, который намок и вот-вот порвется. Если это случится и я что-то узнаю, значит, все это заслуженно. Но если я выживу и встану, а именно это и есть главное, выживу с тем, что у меня есть, а не с тем, что я не имею, тогда, возможно, мне и удастся чего-либо добиться, хотя, даже если ничего не произойдет, я все равно не окажусь проигравшим.
Девушка стояла перед ним, словно застывшая. С волосами, застилавшими глаза, напряженная, полураздетая. Покинутая. Она кивнула.
— Наверное, в этом можно не сомневаться.
— В чем?
— В вашей душе. Спокойной ночи.
— У меня нет часов.
— У кого они есть? Но мы ведь все просыпаемся, правда? Еще раз спокойной ночи.
Звуки раннего утра — раздражающее цоканье копыт гужевой лошади по брусчатке, скрип несмазанных деревянных колес, молочник, звенящий пустыми бутылками, словно горстью медяков, — пробудили Тедди от глубокого, ничем не потревоженного сна. Он поднялся на локоть, еще не понимая, где находится и что это за звуки, и впервые со времени побега из Нью-Йорка расслоение между прошлым и настоящим стало настолько острым, что Тедди показалось, он вот-вот потеряет равновесие. Он подошел к окну и посмотрел на маленькую пустынную площадь. Невдалеке от гостиницы он увидел здание из белого кирпича с надписью: «ГОРОДСКАЯ РАТУША». А рядом — столярную мастерскую и магазинчик строительных материалов. Тедди не мог вспомнить, чтобы когда-либо прежде оказывался наедине с безмятежностью уединенного городка, в котором так четко были разделены благопристойность и преступность. В больших городах вроде Нью-Йорка все было так тесно переплетено, что порок соседствовал с респектабельностью: начальная школа и по соседству изысканный бордель, букмекерская контора на противоположной стороне улицы от больницы, миллионеры на золотом берегу Ист-Сайда и в двух кварталах от них вопиющая грязь трущоб, подростки-наркоманы и обыденность убийств, — и люди мегаполисов теряли свою индивидуальность, это необходимое раздельное существование и обособленность, которые вплетали детство и юношество в ткань жизни.
Раздался стук в дверь, и вошла Деб, чистая и свежепахнущая, с губами, лишь слегка тронутыми помадой.
— Уже пять тридцать. Для вас готова ванна — теплая, — со знанием дела произнесла она.
— Мне нужно собрать вещи.
— Я займусь этим.
— Благодарю… Доброе утро!
— Доброе утро! Где они?
— В той картонной коробке… там есть спортивная сумка, можешь воспользоваться ей.
— Управлюсь.
Когда Тедди, вымытый и одетый, вернулся в комнату, его поразило то, как девушка сложила вещи. Она убрала все в сумку, а коробку разломала.