Комплекс Наполеона
Шрифт:
— Погоди, погоди, — торопливо заговорила Морозникова. — Но откуда она может узнать-то? Лерка не будет про это болтать, у нее и у самой рыльце в пуху: пили-то вместе!
— Вот и молись, чтобы не рассказала. А вдруг Никишина скажет?
— Никишина тоже не скажет! Зачем ей меня выдавать, я же специально эту детективщицу наняла, чтобы ее отмазали!
— А ты уверена, что отмажут? Лучше бы ты адвокату заплатила, а не ей — толку было бы больше!
— Она говорила, что у нее адвокат знакомый есть, — продолжала всхлипывать Морозникова. — У Татьяны то есть… И что она поможет обязательно, что она уже много материала набрала…
— Да кому нужен этот материал! Деньгами нужно было все решать, день-га-ми!
— Тебе бы все деньгами решать!
— Слушай, вообще-то это ты меня в постель затащила, если честно, — вспылил Точилин. — Забыла?
Аделаида Анатольевна разрыдалась, и Точилин тут же зашептал:
— Тише, тише, совсем, что ли, с ума сошла?
Повисла пауза, в которой слышались только всхлипывания и тихий, успокаивающий голос Точилина. В принципе, мне нужно было, что называется, делать ноги, потому что разговор сладкой парочки, кажется, подошел к завершению и сейчас они будут выбираться из своего укрытия. Но тут Морозникова вдруг заявила:
— Никифоров бы ничего не ляпнул. Его ведь тоже на суд вызовут…
— Вот не надо было тебе вообще ее на работу брать, правильно Лерка говорит.
— Ой, да отстань ты со своей Леркой! — раздраженно сказала заведующая. — Это ей никого не жалко, а я Варвару пожалела. Тем более что она тогда совсем сопливая была, и это мать ее заставила младенца оставить. Но она же пришла, в конце концов!
Вот это было уже совсем интересно. Настолько интересно, что у меня тут же возникла мысль, пускай спонтанная и рискованная, но если я права, то тайна Варвары Никишиной, возможно, будет разгадана уже сегодня. Размышляла я меньше секунды: незапертый кабинет оказался сейчас для меня очень кстати, второго такого шанса может и не представиться.
Я быстро покинула свое убежище и чуть ли не бегом побежала к кабинету заведующей. Если даже меня там и застукают, то думаю, что ничего страшного не будет: я спокойно скажу, что мне пришлось вернуться, а так как кабинет был открыт, то я просто сижу и жду Аделаиду Анатольевну. Это ее просчет, и она вряд ли, грубо выражаясь, спустит на меня собак. Главное — успеть сделать то, зачем я туда побежала.
Оглядевшись и не увидев никого в коридоре, я быстро проскользнула в кабинет и прямиком кинулась к шкафу, в котором хранились папки с личными делами детей. Порывшись, я нашла то, что искала. «Никифоров Андрей Витальевич» — было крупно выведено на обложке. Я сунула папку себе под свитер, схватила свои перчатки, забытые на кресле, и решила не задерживаться больше в кабинете. Морозниковой могут, конечно, передать, что я ее искала, могут и не передать, — это все сейчас было неважно. Важным был документ, лежавший под моим свитером, который мне не терпелось прочитать.
Я спустилась вниз. Охранника по-прежнему не было, так что вышла я, никем не замеченная. Путь мой лежал покуда домой — читать папку, да и пообедать бы уже не мешало.
Две чашки крепкого кофе меня взбодрили, а купленная по дороге шаурма и вовсе привела в благодушное настроение. Я удобно устроилась на диване и стала читать.
То, что было написано в деле, меня потрясло, хотя нечто подобное я уже предполагала из разговора Морозниковой с Точилиным. Одним словом, сущность заключалась в следующем: четырнадцать лет назад пятнадцатилетняя школьница Варя Никишина родила мальчика, который тут же был передан в дом младенца, а затем, по прошествии нескольких лет, достигнув нужного возраста, был переведен в детский дом номер восемнадцать, которым заведовала Аделаида Анатольевна Морозникова. Мальчику была дана фамилия Никифоров — видимо, по созвучию с фамилией его матери, назвали его Андреем: такое имя числилось на бирочке, привязанной к ручке младенца, а отчество, конечно, взяли наобум.
А четыре года назад Варвара Михайловна поступает на работу в тот самый детский дом… Для чего? Вспомнила про оставленного сына, решила быть вместе с ним? Вот уже всплывает
Вопросов у меня в голове было еще множество: знал ли Андрей о том, что Варвара Михайловна — его мать? И знала ли об этом Аделаида Анатольевна, когда принимала ее на работу, — хотя она-то была просто обязана это знать. Да и Точилин не зря же упоминал о Никифорове! И случайно ли получилось, что в ночь смерти Сережи Губанова рядом с ним находились двое близких людей — мать и сын?
Одно теперь мне было ясно: кого именно покрывает Варвара Никишина. Да конечно же, своего сына, который лежал в одной палате с Сережей! Но что это означает — Никифоров убил Губанова? За что, почему? Просто потому, что тот мешал ему спать? То есть нелепое, глупое убийство по неосторожности?
Конечно, если этот факт всплывет на суде, оправдать Варвару Никишину будет куда легче, материалов для этого было уже выше крыши. Просто невозможно будет доказать стопроцентно ее вину, вот и все. А вот кто настоящий убийца — я так и не знала. Конечно, не мешало бы потрясти как следует Морозникову, и я даже собиралась это сделать, но потом подумала, что, если оставить раздобытые мною сведения, как-то: нахождение ее на рабочем месте во время смерти Сережи, причем в пьяном виде в обнимку с охранником, который должен был в это время нести вахту, присутствие вместе с ними воспитателя Сокольниковой (следовательно, она тоже оставила своих подопечных без присмотра), а также тот факт, что работница детского дома Никишина, обвиняемая в убийстве, приходится матерью Андрею Никифорову, который находился в момент смерти Сережи в одной с ним палате… Господи, у меня голова пошла кругом.
Так, до суда нужно все четко уложить в голове, собрать всех свидетелей, убедить Антонину прийти в суд. И поделиться новыми открывшимися фактами с Ярославой Ярошенко. Не забыть еще и про Ирину Губанову!
И еще… Мальчик Антон Корольков, с которым дружил Сережа. Стоит к нему ехать или нет? Интуиция подсказывала, что неплохо бы, но я решила довериться костям.
7 + 17 + 19 — «В ваших силах довершить начатое. Бросать сейчас все на полпути — испортить собственную судьбу».
Какая однозначная трактовка событий! Аж боязно! Кости абсолютно безапелляционны, а это, надо признать, бывает с ними довольно редко. Во всяком случае, ясно, что визит к Королькову мне нанести все же придется. Но сначала надо все-таки решить вопрос с Антониной: это было сейчас на первом месте, поскольку мне нужно было, чтобы до суда она оклемалась и была более-менее свеженькой и адекватной. И я снова направилась в Змеиный овраг.
ГЛАВА 5
Антонина была дома. У меня создалось такое впечатление, что в больнице она уже не работает, поэтому выходные, похоже, были у нее постоянно. Выглядела Губанова куда более удрученной и запущенной, чем при первой нашей встрече.
На сей раз я не стала церемониться, не предлагала ей никаких денег, а просто, сев на старый табурет, жестко сказала:
— Суд состоится через три дня. Вы ничего не надумали? И не надо раскачиваться на диване и пытаться разжалобить меня причитаниями о своей несчастной женской доле.
Антонина не выдала никакой реакции. Я резко придвинула табурет ближе к ней и сказала:
— Я была в Санкт-Петербурге. Понятно?
Антонина вздрогнула. Видимо, ей хоть что-то было понятно.
— Так вот, — продолжала я. — Думаю, что на суде будет много интересного. И для вас в том числе. Вот только закончится все далеко не для всех весело. И если вы по своей дури будете продолжать играть в молчанку, то можете запросто загреметь в тюрьму. А там водки нет, — усмехнулась я.
Антонина заволновалась еще сильнее. В вопросах юриспруденции она, безусловно, не разбиралась, в этом плане с ней было проще, чем с более-менее подкованной Ириной Губановой. Но черт побери, насколько же с ней было сложнее в силу повреждений в ее мозгах!