Компромат
Шрифт:
— Вы хотите снимать обо мне фильм? — голос Волконской надломился.
— Хочу! Безумно хочу! Но на организацию съемочного процесса понадобится не так мало времени… — Михаил озабоченно почесал в затылке. — Давайте так с вами договоримся: оставьте мне номер своего домашнего телефона, и, как только все выяснится, я с вами немедленно свяжусь.
— Да-да, конечно, — радостно закивала Волконская и размашистым почерком начертила семь цифр на обратной стороне так и не дописанного Михаилом заявления.
Именно в этот торжественный момент
— Мордасте, — хмуро ответил Чубаристов и, склонившись к Дежкиной, шепнул ей на ухо: — Поболтать надо…
А Подколзин уже вспоминал очередной «прикол» о мифическом дяде Степе, эдаком собирательном образе всех работников осветительного цеха, который по пьяной лавочке вечно попадал во всякие идиотские ситуации и с блеском из них выкручивался.
Сгибаясь в три погибели и размазывая по щекам слезы, Лина отчаянно хохотала. Чубаристову показалось, что хохотала она чуть громче, чем это было необходимо, и он оценил поведение девушки как начало некой эротической игры, призванной вызвать у Виктора чувство ревности или что-то в этом роде. На самом деле он конечно же ошибался (у Волконской просто было хорошее настроение, ей действительно было весело с Подколзиным), но тем не менее Чубаристов неожиданно почувствовал уязвленность и, не сдержавшись, раскатисто гаркнул:
— Потише можно?
— Можно, только осторожно, — беззлобно парировал Михаил.
Этой, в общем не очень смешной реплики было достаточно, чтобы Лина вновь засмеялась, и Виктор вновь принял этот смех на свой счет.
— Почему в кабинете посторонние? — строго обратился он к Клавдии Васильевне.
— Мишенька не посторонний, — от такого напора Дежкина невольно скуксилась. — Он тот самый оператор с телевидения, про которого я тебе рассказывала, помнишь?
— Накурили тут! — Виктор уже не знал, к чему придраться. — Дышать нечем. Совсем рядом есть специально отведенное место для курения.
— А действительно, пойдемте на лестницу, — предчувствуя нежелательную ссору, предложила Лина.
— Почему нет? — с готовностью откликнулся Михаил.
— Мишенька, вы далеко не уходите! — взмолилась Клавдия. — Нам еще фотороботы составлять.
— Клоун, — именно так Виктор отозвался о Подколзине, когда Лина и Михаил ушли. Впрочем, мысли о поражении на любовном фронте занимали его недолго. Буквально через несколько секунд Чубаристов снова был подтянут, сосредоточен и свеж. — Значит, так… Все, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами, ясно?
— Ясно. — Сердце Клавдии Васильевны сжалось в нехорошем предчувствии. — Ты выяснил?
— Да. Эти
— А в чем оно заключалось?
— Повторяю: задание — секретное, мне ничего о нем не известно.
— На кого они работали?
— Не знаю.
— В таком случае с чего ты взял, что они были спецагентами, а не случайными прохожими?
— Я откопал их рожи в картотеке МВД.
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Среда. 16.45–18.12
Жила-была лиса. Любила она греться на солнышке на уютной зеленой полянке, но очень не любила, когда в эти моменты рядом появлялся кто-то еще.
Всех гнала лиса прочь от своей полянки.
Вот такая она была вредная.
И вот однажды лежит лиса на солнышке, потягивается от удовольствия — и вдруг видит, что рядом из кустов чей-то хвост выглядывает.
«Это еще что такое? — подумала лиса. — Кто посмел забрести на мою полянку и греться рядышком со мной на моем солнышке?»
Вслух же она сказала:
— Ну-ка уходи прочь, кто бы ты ни был, а то хуже будет!
А хвост как лежал, так и лежит себе.
Разозлилась тогда лиса, прямо белая стала от злости и как ухватит зубами этот хвост!
И тут же взвыла от боли.
Хвост-то оказался ее собственный.
Эту немудреную сказку читала детям на ночь перед сном Клавдия, когда они еще были маленькими. Сначала Максиму, а потом, через несколько лет и Ленке.
Ленка очень смеялась над злоключениями вредной лисы, прямо-таки покатывалась от хохота, и Клавдия смеялась вместе с ней.
Мораль сказки: глупость сама себя наказывает.
После разговора с Чубаристовым Дежкина отчего-то вспомнила про лису, ухватившую себя за хвост.
Теперь, выходит, этой лисой была она сама.
Таинственная четверка из толпы на демонстрации оказалась из одного с нею ведомства.
Да-а, за то, что следователь открыла дело на собственных коллег, начальство по головке не погладит.
Клавдия представила себе пухлое лицо Меньшикова, покрывающееся густой краской, и его узкие от гнева глазки.
«Вы соображаете, что делаете, — скажет горпрокурор с улыбкой, напоминающей оскал, — что вы себе позволяете, в конце концов? Я вынужден принять меры!»
Конечно, ее ожидают серьезные неприятности.
Есть обвиняемые, но нет сколько-нибудь убедительного компромата.
Есть дело, но нет состава преступления.
Сплошные догадки и ничем не подкрепленные версии.
Обвинить сослуживцев в том, что носились друг за другом на демонстрации оппозиционных сил… Или же в том, что средь бела дня устроили ей обыск, натянув на голову мешок? (Кстати, надо еще доказать, что это их рук дело.) Или в том, что арендовали на вечер помещение общества вакцинации домашних животных «Дружок» и потребовали какой-то загадочный ключ…