Конан и райская яблоня
Шрифт:
Нрагон пригляделся внимательнее и мысленно ахнул.
Если старые глаза его не обманывали и тягучий матовый блеск не был игрой перегретого полуденным солнцем воображения, то тряпка эта была самым настоящим туранским шелком!
Это было уже слишком. Нрагон не выдержал.
Встал из-за столика и даже вышел на солнцепек, подойдя к парнишке почти вплотную. С расстояния в два шага ошибиться было уже невозможно — на поясе у уличного оборвыша было намотано целое состояние…
Парнишка наблюдал за ним из-под спутанной челки. Его взгляд был спокойным и уверенным. Даже, кажется, чуть-чуть ироничным, что уж вовсе ни в какие ворота не лезло. Этот взгляд
Нрагон откашлялся и спросил, словно продолжая не законченный три часа назад разговор:
— Ну так и зачем же мне может понадобиться такой никчемный работничек, как ты? У меня не цирк. И не богадельня.
Нищий ответил сразу — словно и не было трехчасового перерыва в их беседе:
— Даже самым сильным охранникам может понадобиться мальчик на побегушках.
Взгляд его по-прежнему оставался спокоен.
Нрагон задумался.
А что? Пожалуй, это был вполне приемлемый вариант. Сейчас зачислять его в отряд на правах полноценного бойца не только бессмысленно, но и просто опасно — и сам погибнет в первой же стычке, и товарищей подведет. Но годика через два или три, побегав с ребятами на тренировочных боях, поднарастив на свои аристократические кости немного мяса и заматерев, он может оказаться очень даже и ничего. Бойцовская жилка в нем есть, это по взгляду видно, а то, каким путем оказался он на улице — в конце концов, это его личное дело. Пусть для начала поживет при кухне, пообвыкнется, а там посмотрим. К тому же и повар жаловался, что кухонных мальчишек вечно не хватает.
Оно, конечно, слишком взрослый он для работы кухонного мальчишки… но, с другой стороны — тем старательнее будет рваться в настоящие бойцы…
Нрагон принял решение.
— Ладно. Уболтал, языкастый! Я, пожалуй, действительно возьму тебя — с испытательным сроком, конечно, и не сразу в отряд. Поживешь пока при кухне. Если хорошо себя проявишь — то задержишься там недолго. Но вот это, — корявый палец ткнулся в золотой шелк пояса, — придется сдать. Не положено…
— Эй, ты! Что, не видишь, что бадья уже полная?!
Рука у повара была тяжелая. И то правда — поворочай-ка всю жизнь огромные кастрюли да котлы, попереворачивай сбоку на бок ежедневно все то, что купец со его товарищи употребить изволят к завтраку-обеду-ужину, не считая мелких перекусонов, — и накачаешь руки такие, что любому кузнецу впору обзавидоваться.
Это была мысль — так, посторонняя. Непосредственно Конана то, что и как проходило через руки старшего повара, касалось мало. Куда больше его касалось то, что до этих рук не доходило, будучи еще на подходе отрезано, отсеяно, удалено и вычищено многочисленным более мелким обслуживающим персоналом.
Более мелким по сравнению с главным поваром, конечно.
По сравнению же с тем положением, каковое ныне вынужден был занимать в кухонной иерархии Конан, любой младший помощник распоследнего поваренка был достаточно важной персоной, чтобы не захотеть самому выносить помои.
А бадья и действительно была наполнена уже почти доверху — злобные поварята специально тянули до последнего, и теперь радостно хихикали из своего угла, глядя как пришлый будет корячиться, выволакивая огромный бак из кухни на задний двор.
Конечно, на плюхи и пинки можно было бы и ответить. Кухонная пацанята не были соперниками Конану даже и в его нынешнем состоянии. Молокососы, улицы не нюхавшие, благополучненькие и всегда сытые, привыкшие спать в тепле неженки. Даже в этом хлипком и ненадежном теле Конан один стоил десятка таких, как они.
Да только вот главный повар еще в первый день сказал, угрожающе нависнув над Конаном и поводя вокруг налитыми кровью глазами, что драк он на кухне не потерпит. И зачинщик будет выкинут с позором и немедленно. И по лицу его нетрудно было догадаться, кто именно будет признан этим самым зачинщиком — независимо от реального положения дел.
А быть выкинутым отсюда в планы на ближайшие дни у Конана как-то не входило.
Во всяком случае — пока.
Ворочая огромную бадью, Конан не торопился.
У неторопливости его имелись две причины, и обе — весьма увесистые. Первая из них была всем и каждому понятна — а куда, собственно, торопиться кухонному мальчишке? Обратно на кухню, где ему немедленно найдут новую не менее приятную работенку, которую по той или иной причине не желает выполнять никто другой?
Ха!
Кухонные мальчишки всех времен и народов тем и знамениты, что шустры и торопливы безмерно они только под бдительным оком Старшего Повара. Оказавшись же за пределами контролируемого им пространства, мальчишки эти меняются разительнее, чем покидающая свою бывшую куколку гусеница. Только — наоборот.
Стремительный полет уступает место вялому волочению ползком, бывшие шустрики превращаются в самых медлительных существ на свете. Это знают все, даже Старший Повар, и относятся к этому факту все хотя и без особого одобрения, но с пониманием. Так что на кухне еще какое-то время отсутствие Конана никого особо не удивит. И это — славно.
Потому что у его неторопливости была и другая причина.
Гораздо более важная…
Помойная яма находилась в самом дальнем углу заднего двора. Этот угол был образован двумя стенами. Одна из них — внешняя — была сплошной и массивной даже с виду. Она сурово и неприступно вздымалась на высоту трех человеческих ростов, сложена была из массивных блоков серого песчаника и украшена сверху многочисленными острыми пиками для достойной встречи незваных гостей. По десятибалльной шкале Конан оценил бы ее неприступность на девять, может быть, даже девять с половиной, и в одиночку штурмовать бы, пожалуй, что и не решился.
Вторая стена была попроще. Балла этак на полтора, да и то с натяжечкой. Простенькая такая стеночка, для начинающих.
В смысле штурма, потому что назвать простенькой кладку, известную среди профессионалов под названием «каменная вуаль», не смог бы ни один хоть чуть-чуть разбирающийся в архитектуре человек.
Эта стена была внутренней, и потому от нее не требовалось неприступности, высоты и массивности. А вот ветропроницаемость по причине жаркого климата очень даже требовалась. И ажурная, похожая на кирпичное кружево кладка эту проницаемость обеспечивала вполне, заодно служа и некоей символической оградой, этаким напоминанием для «своих».