Концерт по заявкам (Повести и рассказы)
Шрифт:
Маша прожила с мужем около трех лет, потом разошлась, так никто и не знал причины развода, уехала на Север, завербовалась, чтобы подзаработать денег. Где-то на Шпицбергене она заведовала клубом и вернулась оттуда с крошечной девочкой.
— Моя дочь, — гордо объявила Маша. — И никаких расспросов. Я ей и мама и папа!
Впрочем, никаких расспросов и не последовало. Машины друзья были большей частью люди деликатные, широко мыслящие, начисто лишенные каких бы то ни было предрассудков.
Девочка росла здоровенькой, очень
— Моя Лялька — гуманистка.
— Почему гуманистка? — спрашивали Машу.
— Потому что относится ко мне гуманно: хорошо переносит мою игру, охотно ест кашу, которую я готовлю, по ночам спит и мне дает спать. Чего же еще можно требовать от ребенка?
В войну Маша стала членом артистической бригады: бригада выезжала с концертами на различные участки фронта, выступала в штабах армий, в госпиталях, в медсанбатах.
— Как хотите, но без музыкального сопровождения ничего никогда не выйдет, — горделиво утверждала Маша. — Что бы они все без меня делали?
Когда война окончилась, Маша поступила в Театр транспорта играть за сценой на рояле.
К тому времени она уже немного постарела: тоненькая, с летящей походкой, волосы темно-рыжие, слегка растрепанные, издали она казалась юной и свежей, но вблизи отчетливо виднелись и морщинки, окружавшие глаза, и складочки возле губ. Зато расцвела, расхорошилась ее дочка, Ляля, студентка геологического института.
— Еще немного, и окончательно превратишься в красавицу, — утверждала Маша.
Однако этого превращения так и не произошло: Ляля вышла замуж за геолога, на два года раньше ее окончившего институт, вместе с ним уехала в первую свою геологоразведочную экспедицию на Байкал и вернулась загорелой дочерна, сильно веснушчатой, исхудавшей.
Маша горестно констатировала:
— Вот и недотянула до красавицы.
Ляля смеялась в ответ:
— Хватит с меня того, что есть.
— Нет в ней полета, — признавалась Маша своим друзьям, — нет той самой искорки, что переливалась и сверкала во мне…
Несмотря на то что в Ляле не было полета и искорки, она оказалась много счастливей матери: муж любил ее, она любила мужа, оба были увлечены своим делом, ездили в экспедиции и проводили там по многу месяцев.
Так продолжалось до тех пор, пока не появился Костя.
Но спустя полтора года Ляля снова уехала в экспедицию на Алтай, оставив Костю матери. Маша к тому времени уже вышла на пенсию, но стеснялась признаться кому бы то ни было в том, что пенсионерка, и потому пенсию, положенную ей, распорядилась получать на почте, чтобы соседи по дому ненароком не узнали и не увидели, что ей каждое третье число носят сто пенсионных рублей.
Ляля пыталась спорить с нею:
— Пойми, это же страусова политика. Ты меня прости, ведь каждый ребенок понимает, что ты, как говорится, на заслуженном отдыхе.
— То есть на пенсии, — с притворной усмешкой поправляла она дочь. — Не ищи
Незаметно для себя Маша привязалась к Косте и полюбила его даже сильнее, чем любила Лялю, когда та была маленькой.
— У меня новая работа, — как-то объявила Маша. — Надо привить Косте любовь к музыке.
Но, как она ни старалась, насильно привить любовь к музыке, как, впрочем, и любую другую любовь, оказалось делом невероятно трудным. Костя был полностью лишен музыкального слуха, и, как только Маша садилась за свое старенькое пианино, начиная играть прелюдии и рапсодии, он почти мгновенно сладко засыпал и просыпался оттого, что Маша переставала играть.
— Моя игра действует на Костю так, как на меня лично димедрол или нембутал, сразу же усыпляет, — улыбаясь говорила Маша, однако никому не признавалась, что чувствует себя несколько уязвленной: шутка ли, играет с чувством, с настроением, а ребенок — ноль внимания, спит…
Костя рос спокойным, уравновешенным, характером удался в свою маму. С раннего детства любил строить железную дорогу или дом из деталей конструктора и еще рисовать цветными красками.
Однажды, когда Костя учился в седьмом классе, классная руководительница вызвала Машу в школу и сказала:
— Знаете, мы должны совместными усилиями попытаться перевоспитать его.
— Почему? — испугалась Маша. — Что в нем плохого?
— В том-то и дело, что ничего, — ответила учительница. — И это, к слову, тоже нехорошо. Он решительно не умеет никому отказывать, всегда всем со всеми делится, всех мирит, просто Платон Каратаев какой-то…
— Простите, — вежливо заметила Маша, — но это не самое страшное, когда человек безотказен и добр.
Учительница была, должно быть, куда более жесткой, чем Маша. Она сощурила свои многознающие глаза, слегка усмехнулась:
— Вы так думаете?
— Уверена.
— А вы подумали, что мальчику будет трудно жить? — спросила учительница.
Маша тряхнула рыжеватыми волосами:
— Пусть трудно, зато интересно.
— Я не согласна с вами, — сказала учительница.
— Это ваше дело, — отпарировала Маша.
И все-таки короткий разговор с учительницей не мог не повлиять на нее.
«В самом деле, — думала она, идя домой из школы, — а что, если его будут все обманывать и надувать? Если будут потребительски к нему относиться?..»
И Маша решила с места в карьер начать перевоспитывать Костю.
— Главное — помни о том, что хорошо именно для тебя в первую очередь, — в тот же вечер поучала она его. — Делай то, что для тебя выгодно, думай больше о себе…
Должно быть, потому, что она сама так никогда не делала, голос ее звучал неубедительно, и Костя сразу же безошибочно почувствовал, что Маша говорит не от души.
— Но ведь ты, Маша, никогда не думаешь прежде всего о себе, — сказал Костя.
— Разве? — неискренне возразила она.