Концерт по заявкам (Повести и рассказы)
Шрифт:
Маше долго, горячо хлопали. Она кланялась, переглядываясь с Костей. Сидевший рядом с ним Владик поминутно вскакивал и кричал «браво».
— В сущности, я сыграла сегодня свою жизнь, — говорила Маша, идя домой вместе с Костей и Владиком. — Во всяком случае, самые интересные, самые замечательные события жизни нашли отражение в моей музыке…
— Конечно, — поддакивал Владик, щуря лукавые свои глаза, — это все сразу поняли…
— А что, если мы сейчас пойдем к нам? — сказала Маша и остановилась, потому что эта мысль показалась
— Конечно, стоит, — отозвался Костя. — Папы и мамы нет, мы с тобой, Маша, одни-одинешеньки…
— У нас есть жареная навага, — сказала Маша.
— А я купил два лимона, — добавил Костя. — И у нас есть охотничий салат.
— Пошли! — крикнул Владик, ему до смерти не хотелось идти к себе домой. — Пошли скорее…
Дома Маша поставила на плиту чайник, подогрела жареную навагу, подала майонез, банку охотничьего салата и российский сыр, который она настругала на крупной терке: недавно вычитала в журнале «Работница», в отделе полезных кулинарных советов: сыр с майонезом — весьма изысканная и вкусная еда…
Костя и Владик наперегонки поглощали навагу и охотничий, салат, а наструганный российский сыр съели без всякого майонеза, майонез ели с хлебом, намазывая его, словно масло, выпили по три чашки чаю с лимоном, потом Маша села за пианино.
И снова играла все, что только вспоминалось ей, — песни фронтовых лет, романсы, баллады Шопена, прелюды Рахманинова, вальсы Чайковского…
Ей хотелось, чтобы ребята похвалили ее и в самом деле удивительную музыкальную память, но в тот самый момент, когда она сыграла первые такты «Сентиментального вальса» Чайковского, Костя сказал:
— Маша, посмотри, Владик уже почти что спит…
Маша обернулась, глянула на сонное, осоловевшее лицо Владика, сказала грустно, чуть-чуть смеясь над самой собой:
— Просят в пианиста не стрелять, он играет, как умеет…
Потом решительно встала, постелила Владику в комнате родителей Кости, и все трое они отправились спать.
На следующий день, вернувшись из школы, Костя сказал:
— Ты всем ужасно понравилась…
— Очень рада, — ответила Маша. — А то я так боялась!
И подумала, как бы удивился Костя, если бы она призналась ему, что поначалу сильно волновалась.
— Нужна твоя фотография, — продолжал Костя. — Первое: мы выпускаем стенгазету; второе: наши девочки хотят, чтобы ты подарила им свои карточки с автографом…
Маша порозовела от удовольствия.
— Вот еще, — сказала. — Автографы им подавай, что я, знаменитость какая-то?
— Ладно, — покровительственно заметил Костя. — Давай-ка без всяких лишних разговоров, готовься…
В прошлом году Костин отец подарил ему фотоаппарат «Зоркий». Костя сначала увлекался, помногу снимал все, что только попадалось на глаза, а после забросил и даже позабыл про свой «Зоркий». Но вот настал момент, когда
Маша не любила сниматься, считая себя нефотогеничной. И теперь она тоже стала капризничать: то свет в лицо, то совсем нет света, то кажется, что глаза не получатся и вообще она выйдет совсем непохожей на себя.
— Я сделаю пробные снимки, — уверял Костя. — Ты сама выберешь лучший, и тогда уже я сделаю копии.
Весь вечер он сидел, запершись в ванной, проявляя пленку. Потом показал еще мокрые карточки Маше.
Она внимательно разглядывала свое лицо: Костя снимал ее улыбающейся и серьезной, грустной и кокетливой, в профиль, анфас, вполоборота…
Какая же она старая, какие у нее усталые глаза, даже чересчур веселая улыбка их не оживляет, какие горькие губы! Именно горькие, хотя она и смеялась по приказанию Кости во все горло.
Глядя на свои фотографии, Маша подумала, что не посчитать ее на «заслуженном отдыхе» может разве лишь кто-то слепой или чокнутый.
— Наверно, и вправду никто себе самого себя не может ясно представить, — сказала Маша. — Вот я смотрю на эти карточки и удивляюсь: неужели я и в самом деле такая старая?
Костя промолчал. А Владик, по своему обыкновению пришедший к ним после школы, стал усиленно уверять ее, что в жизни она гораздо лучше, чем на фотографии, потому что лицо у нее на фотографии искаженное, и, если она хочет знать, никто не верил, что она — бабушка Кости, все думали, что она Костина мама, но никак не бабушка.
Костя никогда ни с кем не ссорился, Маша даже считала, что он вообще не умеет ссориться, как не умеет никому ни в чем отказать. И на этот раз она так же ошиблась, как уже не раз ошибалась в прошлом, потому что порой случалось ей поверхностно, неглубоко оценивать людей.
Оказалось, Костя умеет отказать. Решительно и наотрез.
Незадолго до конца занятий Владик сказал Косте:
— Надо бы хорошенько отметить начало каникул, как ты считаешь?
— Можно, — ответил Костя. — А как?
— Обыкновенно. Собраться, позвать надлежащих девочек, послушать маг, поплясать…
— Ну, что же, — сказал Костя.
— Хорошо бы у тебя, — сказал Владик. — Самые удобные квадратные метры.
— Ладно, — сказал Костя. — Я поговорю с Машей, чтобы она нам чего-нибудь приготовила.
Владик поднял обе ладони, как бы защищаясь от его слов:
— Только ни о чем не проси Машу, пусть уйдет куда-нибудь, скажем, к какой-либо своей подруге фронтовых лет, и переночует там, а то, сам понимаешь, мы в одной комнате, она в другой, как-то все стесняться будут…
— Ладно, я поговорю с ней, — сказал Костя.
Разумеется, Маша охотно согласилась уйти. У нее почти во всех районах Москвы жили старинные (какие могли быть еще?) друзья, и все они были рады принять Машу не только на ночь, но и на сколько времени ей было бы угодно.