Конец большого дома
Шрифт:
— Тебе этот брюхастый сколько муки и крупы обещает?
— Мало, он много не даст.
— Но сколько? Сколько за кетину дает?
— За кетину? Э-э, Токто, чего ты захотел! Он расплачивается не за кетину, а только за десяток кетин, понял?
— Зачем тогда ему отдаешь улов? Из десяти кетин сколько юколы выйдет, сколько обуви и одежды! Правильно я сделал, что отказался ему ловить.
— Я тоже больше не буду ему ловить, — грустно проговорил Американ. — На этом не разживешься, надо талисман найти, только талисман поможет
— Ты что, богатым собираешься стать?
— Талисман буду искать, — уклонился от прямого ответа Американ и вдруг схватил за руку Токто: — Смотри, Баоса Заксор идет, ко всем приглядывается. Знаешь, кто это?
Токто знал, что перед ним отец Идари, знал он его по рассказам Поты, но сам видел впервые.
— Это отец Пиапона, из Нярги, у него самую младшую дочь украл и увез один молодой охотник. Злой старик, не хотел бы я быть на месте того молодого охотника, ею ждет смерть. Всей семьей он ездил по Амуру, искал беглецов, потом, я слышал, умерла его жена, а хулусэнский великий шаман запретил преследовать дочь.
Токто хотелось как можно больше узнать о Баосе, но он побоялся расспрашивать, чтобы ненароком не выдать свою тайну. Ему было ясно, что старик, несмотря на запрет шамана, на свой страх и риск продолжает поиск Поты, что его названому брату по-прежнему угрожает смерть.
Баоса шагал по сыпучему песку, тяжело переставляя ноги, ни на что окружающее не обращал внимания, ни с кем не заговаривал, даже не посмотрел на столь необычное для нанай занятие — соление кеты.
«На вид не определишь, злой он или нет», — подумал Токто.
Баоса, не взглянув на Токто с Американом, прошел мимо. Перед ним стояли выстроенные детьми из мокрого песка дома, а вокруг домов лежали всякого рода ракушки, сияя и переливаясь перламутровым нутром, стояли высохшие ветки, олицетворявшие деревья в этом песчаном стойбище. Все это селение было отгорожено высокой песчаной стеной с двумя выходами с набережной стороны, и все мальчишки и девчонки, принимавшие участие в игре, заходили в селение или выходили из него только через эти ворота. Взрослые стороной обходили песчаное стойбище и прикасались к нему в редких случаях, когда ребятишки забывали разрушить на ночь свою постройку. Песчаное селение было однодневным селением, и как бы оно ни было красиво построено, требовалось уничтожить на ночь, иначе ночью злые духи могли по следам пальцев разыскать детей; связываться же со злыми духами никому не хотелось.
В свободное время Токто часто приходил в песчаное стойбище, смиренно становился у ворот и громко спрашивал разрешения войти. Ребятишки с радостью встречали его, они знали, что Токто никогда не явится без подарков, и всегда оказывались правы: Токто приносил то горсть спелого шиповника, то живых раков и всяких ракушек, которые невод вытаскивал со дна Амура, то живых рыбешек в берестяной чумашке. Подарки Токто предназначались всем жителям песчаного стойбища, и поэтому они складывались
А Баоса шел прямо по игрушечному стойбищу, которое только что покинули ребятишки: родители позвали их поесть.
«Неужели не свернет? Видит же, что это дети играют», — думал Токто, глядя в спину старика.
Баоса перешагнул песчаную стену, наступил на очаг, потом на большой дом, где лежали подарки Токто, и Токто услышал, как захрустели ракушки под ногами Баосы.
— Ты чего скрипишь зубами? — спросил Американ.
И тут только понял Токто, что он слышал не хруст раздавленных ракушек, а скрип собственных зубов.
— Как ты думаешь, куда мог спрятаться тот молодой охотник, который украл дочь Баосы? — вновь спросил Американ.
«Ох, злодей, злой старикашка! Сердца у тебя нет!» — кричала душа Токто вслед Баосе.
— Ты чего так переменился? Рассердился на кого, что ли? — изумился Американ, взглянув в лицо собеседника.
— Злой человек этот старик, очень злой!
— Я же говорил тебе.
— Теперь я сам вижу.
— Как видишь? На спине, на затылке его злоба? — усмехнулся Американ, довольный своей шуткой.
— Ты не видишь, как он растоптал песчаное стойбище детей?
— Вижу, ну и что?
— Злой он человек.
— Это потому, что детские игрушки растоптал?
— Да, потому! Ты бы стал нарочно топтать детские игрушки?
— А он, может, не видел…
— Как не видел? Он не слепой!
— Странный ты человек, Токто. Если я сейчас растопчу все эти домишки и игрушки, выходит, я тоже злой человек?
— Этого никто не сможет сделать, у кого есть сердце, понял?
— Странный ты все же человек. Растоптал — и злой, не растоптал, обошел — не злой. Как так можно о человеке судить?
— Я так сужу, — успокаиваясь, ответил Токто.
— Твое дело. А Баоса правда злой человек. Ты знаешь, ведь его большой дом распался.
— Как распался?
— Просто, распался. Старший сын Полокто вышел из дома, второй сын Пиапон тоже вышел. Вот и нет большого дома.
В этот день Токто узнал о многих сторонах жизни Баосы, Полокто и Пиапона. До последнего дня путины он не переставал интересоваться ими. Кое-что он разузнал и об отце Поты — Ганге.
«Одинокий, как когда-то жил мой отец», — с грустью подумал Токто, услышав о бедствовании старика.
В середине путины Токто отвез в амбар на Харпи лодку юколы и сушеного костяка — корм для собак. Вернувшись на Амур, он встретился на берегу с Американом, который складывал в лодку спальный мешок, кое-какие пожитки; товарищи его разбирали летник и сворачивали в трубы бересту. Исчезли русские засольщики со своими бочками…
— Вот, уезжаю, радуйся, освобождаю тебе тонь, — усмехнулся Американ.
— Рыбачь, ты мне не мешаешь, — ответил Токто.
— Хватит, нарыбачился я. Вернусь домой, начну юколу себе готовить.