Конец Хитрова рынка
Шрифт:
— Не стоит, — так же любезно ответил Фрейман. — Итак, Явич в Шамрая не стрелял. Стрелял не он, а его сообщник.
Я опешил. Такого поворота я не ожидал.
— Кто стрелял?
— Соучастник Явича, которого тот уговорил расправиться с Шамраем. — Я молчал. — Вы все время исходите из того, — продолжал Фрейман, так и не дождавшись возражения, — что преступник был один. Верно?
— Верно…
— А какие у вас для этого основания? Да никаких! — сам ответил он на поставленный вопрос. — Вполне возможно, что их было двое, трое или четверо. Разве это исключается? Нет, не исключается.
Фрейман бил по самому незащищенному месту.
Тут трудно было что-либо возразить: Фрейман нащупал наиболее уязвимый пункт всего следственного и оперативного материала.
— В заключение же, — сказал он, — я тебе могу предложить версию, которая ничем не хуже других. Представь себе такую ситуацию. Когда Дятлов приехал в Москву, Явич-Юрченко в приливе откровенности рассказал ему о своих печальных делах и, само собой понятно, о Шамрае. Естественно?
— Вполне.
— И вот Дятлов, человек, для которого не существует ни совести, ни нравственности, предлагает ему свои услуги. Явич, понятно, негодует, возмущается, но… В конце концов, на карте его будущее, а Шамрай — враг. Судя по письму, Шамрай для него не столько человек из плоти и крови, сколько некий символ того, что он привык ненавидеть, — воплощение «одноглазого мировоззрения». Короче говоря, Явич-Юрченко проявляет слабость, а Дятлов — настойчивость. Они вместе отправляются на дачу. Роли, допустим, распределяются так: совместный поджог, затем Явич пробирается в комнату, где хранятся документы, а Дятлов с его револьвером…
— Маленькая вставка: на револьвере обнаружены лишь отпечатки пальцев Явича.
— Какое это имеет значение? Отпечатки Дятлова могли стереться. Да и не все ли равно, как распределялись их обязанности? Пусть в помещение проник не Явич, а Дятлов. Дятлов взламывал ящик стола, а Явич, выбрав удобную позицию, залег где-то в кустах против окна…
— И, являясь отличным стрелком, промахнулся?
— А почему бы и нет?
— Учти, что в этом варианте он стрелял бы почти в упор…
— Сильно волновался, а может быть, просто не хотел убивать, стремился лишь отвлечь внимание жертвы от соучастника. Тут можно объяснить по-разному. Стержень в другом: в ситуации, которая сложилась после преступления. Описать ее?
— Опиши.
— Ну так вот. Преступление совершилось. Документы похищены, дача сгорела, жертва чудом спаслась от смерти. На место происшествия выезжают доблестные сотрудники уголовного розыска. Расследуют, ищут виновных и прочее. В результате их титанических усилий, поразительной прозорливости и находчивости Явичу приходится, как говорится, туго. Дятлов же привлекается по другому делу. На него не падает и тени подозрения в покушении на Шамрая. Тут он чист. Он только свидетель. Почему же, не помочь своему соучастнику, тем более что такая помощь необременительна и совершенно безопасна? Делая
— Чепуха, — сказал я.
— Что чепуха, наживка или крючок?
— Твоя версия.
— Может быть, — неожиданно и как-то слишком охотно согласился Фрейман. — Как говорит один мой друг, чепуха на постном масле. Но… — он сделал паузу, — но ты занимаешься не постным маслом, а уголовным делом. И учти, не просто уголовным делом, а уголовным делом с очень сильным политическим привкусом. Чтобы его почувствовать, не нужно быть дегустатором… Поэтому «чепуха» не довод. Выдвинутая версия почти идеально вписывается во все установленные вами обстоятельства происшедшего. Опровергни ее. Какие у тебя контраргументы?
— Послушай, Илья, — сказал я, — ты действительно веришь в эту версию?
Губы Фреймана дрогнули в сдерживаемой улыбке, на подбородке образовалась еле заметная ямочка. Он с любопытством спросил:
— Разве я похож на идиота? Когда-то ты был обо мне лучшего мнения…
— Так зачем ты затеял весь этот разговор?
— Для того, чтобы ты знал, с какими возражениями тебе придется в дальнейшем встретиться. И подготовился бы к ним. А то сейчас, как я убедился, ты не готов.
— Ну, знаешь ли…
— Я много знаю, Саша, — серьезно сказал Фрейман. — А еще больше стараюсь предусмотреть. — Он помолчал. При неярком свете настольной лампы синие глаза Фреймана казались черными и, возможно, от этого лицо приобрело выражение жесткости. На мгновение мне даже показалось, что передо мной не Илюша, а другой, совершенно незнакомый мне человек.
— Почему ты взялся за это дело? — спросил он.
— Странный вопрос… С тем же основанием ты мог бы спросить, почему я занимаюсь десятком других дел, которые находятся в моем отделении.
— Не совсем… Ведь Рита приходила к тебе именно по этому делу.
Ах, вот что! Это злосчастное посещение. Ничего не скажешь, информация поставлена неплохо. Но неужто Илья придает этому такое значение? Ведь мы дружим не первый год и съели не один пуд соли. И обидно и неприятно. Чертовски неприятно.
— Сухоруков знает, что Рита просила за Явича?
— Нет.
— Почему?
— Встреча с Ритой — мое личное дело.
— Правильно. Но то, что она ходатайствовала за Явича-Юрченко, уже выходит за рамки личного.
— Она просила только проверить. А я бы проверил это дело и без ее просьбы.
— Но почему ты все-таки не рассказал Сухорукову?
Я встал, сложил в портфель документы.
— Считаю, что на этом мы можем вполне закончить наш разговор.
— Сядь.
— Мне пора.
— Сядь, дурак. — Фрейман встал, силком усадил меня. Не снимая ладоней с моих плеч, сказал: — Дурак, как есть дурак…
— Это все, что ты можешь сказать?
— Нет, не все… Я еще могу тебе сказать, что ты ведешь себя, как мальчишка.