Конец осиного гнезда. Это было под Ровно(изд.1970)
Шрифт:
– Скажи пожалуйста!– удивился механик,закрывая дверь. – Впервые на нашем борту такой пассажир!
Гюберт делал вид, что дремлет.
Взревели моторы и вздрогнул самолет. Белка в испуге юркнула и забилась под головной платок Тани. Самолет вырулил к краю поляны, развернулся и стремительно помчался вперед, освещая дорогу фарами.
Когда горизонт осветился солнечными лучами,я увидел раскинувшуюся впереди Москву. Все приникли к окнам. Из моих друзей еще никто не бывал в столице,
– Москва?– крикнула мне на ухо Таня.
– Москва!– ответил я.
И вот самолет уже побежал по гладкой бетонированной дорожке.
– Глядите!– Петрунин тронул меня за плечо.– Машина полковника.
По летному полю катилась закрытая легковая машина.
Самолет подрулил к площадке, моторы взревели еще раз и заглохли. Открыли дверцу, В лицо ударили слепящие лучи солнца. К самолету катили лесенку.
– Полковник торопится,– сказал Петрунин.– Хотя это ему несвойственно. А с ним…
– С ним полковник Фирсанов,– улыбнулся я.
Да, на плечах Фирсанова я увидел полковничьи погоны. Оба они– и Решетов и Фирсанов– были в летной полевой форме, но при орденах. Они шагали широко, о чем-то горячо говорили. Решетов энергично жестикулировал.
И отъезд и приезд всегда очень будоражили меня то тревожным,то печальным, то радостным волнением. И сейчас я почувствовал это острое ощущение, заставляющее сильнее биться сердце.
– Выходите первым,– сказал мне Петрунин.– А за вами– соратники. Мы потом. А сюрприз придержим…
Со стесненным дыханием я шагнул на первую ступеньку лесенки, а потом спрыгнул на землю и, приложив руку к кепке, доложил Решетову:
– Товарищ полковник! Докладывает майор Стожаров… Задание выполнено!
– Здравствуйте, подполковник!– прищурив глаза, четко ответил Решетов и крепко пожал мне руку.
Мне показалось, что я ослышался, но Фирсанов рассеял мои сомнения.
– Привет,подполковник!Привет, Кондратий Филиппович! Очень рад и хочу тебя обнять, – сказал он.
Он так и поступил.
– Здравствуйте, товарищи!– обратился Решетов к моим друзьям.
Я смешался. Хотел было поблагодарить за присвоение нового звания и не нашел слов для этого.
Потом я попытался представить своих друзей, но меня прервал Решетов:
– Зачем? Я и так всех знаю. Это Таня!– И он пожал ей руку.– Это Фома Филимонович!– Потом, взглянув поочередно на Березкина и Логачева,он сказал: – И тут не спутаю. Это товарищ Логачев, а это товарищ Березкин… А теперь вы пожалуйте сюда, товарищ Ветров.– И он протянул руку Сереже.
Фома Филимонович тряхнул головой, потискал пятерней свою прокуренную бороду и пробормотал что-то себе под нос.
– А живой груз?– спросил полковник Решегов, пытливо заглядывая мне в глаза.
Сообразив, в чем дело, я сказал:
– Таня, покажи!
Таня вынула из рукава белку.
– Не об этом речь,– проговорил Решетов, сдерживая улыбку.
– Не понимаю, товарищ полковник…– попытался выкрутиться я.
– Эх, вы, а еще разведчик,– покачал головой Решетов.– Так знайте же, что если вы оставляете рацию партизанам,то
– Так точно, товарищ полковник! – сказал Петрунин и виновато покосился на меня.
Я развел руками и сказал:
– Не знал я, что за такое короткое время среди моих друзей появится уже второй «предатель».
Решетов и Фирсанов рассмеялись.
Когда вывели Гюберта, он на мгновение сощурился от солнца, постоял на площадке трапа, а потом медленно спустился. Его подвели к Решетову. Рядом с Гюбертом поставили Похитуна. Как они отличались друг от друга! Гюберт стоял выпрямившись, надменно подняв голову. В лице его не было ни кровинки. Губы плотно сжаты. Приметный шрам четко вырисовывался на лбу. А Похитун походил на побитую собаку. Его тонкие и кривые ноги заметно дрожали в коленях.
– Если я не ошибаюсь,– обратился Решетов по-немецки к Гюберту,– передо мной стоит майор германской разведывательной службы Вильгельм Гюберт?
– Вы хорошо осведомлены, господин полковник,– с подчеркнутой вежливостью по-русски ответил Гюберт.
– Освободите им руки и отправляйте,– приказал Решетов.– Машина с охраной ждет у подъезда.
Два бойца повели пленных.
– И вы поезжайте,– сказал нам Решетов.– Вас тоже ждет машина. Поехали, товарищ Фирсанов!
Мы взяли из самолета свои вещи, попрощались с экипажем и, сопровождаемые Петруниным и Воронковым, тронулись к выходу.
Все чувствовали себя прекрасно, а когда въехали в Москву с ее широкими проспектами и просторными площадями,по-военному суровую и скромную, залитую ярким светом восходящего солнца, у меня на душе стало так легко и радостно, что захотелось петь. Вместе с Петруниным и Воронковым я едва успевал отвечать на вопросы, которыми засыпали нас Фома Филимонович, Таня, Логачев и Березкин.
Навстречу нам,погромыхивая, бежали трамваи,мягко и степенно плыли грузные троллейбусы,мчались стремительные машины. Звонки и гудки разноголосых сирен уже будоражили утро столицы.
Через час бесшумный лифт поднял нас на седьмой этаж гостиницы. Нам приготовили два номера,один против другого. В большом трехкомнатном «люксе» должны были разместиться мужчины, а в маленьком номере– Таня.
Я не буду описывать состояния моих друзей,впервые попавших в столицу. Оно и так понятно.Ведь мы попали в Москву,в столицу,в комфортабельную гостиницу –прямо из леса,из тыла врага, с территории, захваченной фашистскими оккупантами. Всего шесть часов назад мы швыряли в окна вражеского разведывательного пункта гранаты и бутылки с горючей смесью;всего шесть часов назад наши руки разили врага и сами мы подвергались смертельной опасности; всего шесть часов назад мы травили свирепых овчарок, бесшумно снимали часовых, били мебель, взрывали сейфы и набивали вещевые мешки захваченными документами; всего шесть часов назад мы во мраке ночи пробирались нехожеными тропами по дремучему лесу, думая лишь об одном– как бы не опоздать к приходу самолета!.. Контраст был слишком резок.