Конец осиного гнезда. Это было под Ровно(изд.1970)
Шрифт:
– А как же быть с ней, Кондратий Филиппович?
Я усмехнулся. Действительно, проблема!
– Давай мне своего зверя,– сказал один из партизан, который должен был конвоировать пленных,– я его уберегу.
В поход к осиному гнезду выступали двадцать четыре человека.
– Филимоныч!– спохватился я.– Где же твоя приманка?
– Ай, батюшки!– всплеснул он руками.– Чуть не запамятовал… Сей минут! – И старик бросился к своей телеге.
– Миша,– обратился я к Березкину,– дай-ка мне один порошочек от насморка.
Березкин усмехнулся,
Фома Филимонович порылся в своем мешочке и достал кусок полувяленой говядины. Я разделил его на две части, сделал в каждой глубокий надрез и осторожно высыпал порошок.
– Получай,– сказал я старику.
– Порядок,– заметил он и осведомился:– А начинка верная?
За меня ответил Березкин:
– Будь здоров! Как глотнет, так и зубы на полку. Мгновенный паралич. И гавкнуть не успеет.
– Добро!– И Фома Филимонович кивнул головой.
Он старательно обернул мясо листьями орешника и положил в карман. Потом достал из-за голенища нож, попробовал лезвие концом большого пальца и заметил:
– Вот навострил,что бритва! Видал?
Подошедший Трофим Степанович доложил:
– Все готово, майор. Можно в путь-дорогу…
– Одну минутку…– проговорил я и крикнул Сереже Ветрову:– Парень, за тобой остановка!
Сережа, возившийся на телеге у радиостанции, ответил:
– Сейчас, Кондратий Филиппович…
Немного спустя он закончил сеанс и подал мне коротенькую радиограмму.
Большая земля сообщала:
Вторично подтверждаю прибытие самолета ночью на воскресенье два ноль-ноль. Обеспечьте шесть сигнальных костров коридором, два ряда, дайте белую и красную ракеты направлении посадки.
Я чиркнул спичкой и сжег бумажку. Ветров отдал рацию партизанам, идущим на аэродром.
– Все? – осведомился Трофим Степанович.
– Все!.
– По коням, хлопцы!– скомандовал Карягин.– Дозор вперед! Держаться, как я сказал.
Четверо партизан выехали вперед и вскоре скрылись в лесу.
Логачев и я сели на коней тех двух партизан, которые повели Гюберта и Похитуна на аэродром.
Отряд всадников вытянулся длинной цепочкой. Впереди ехал Трофим Степанович. Замыкали шествие две телеги: на одной сидели Фома Филимонович и Таня, на другой – Березкин и Ветров.
Солнце зашло. Я посмотрел на часы: стрелки показывали без пяти девять. Двигались точно по тому пути, по которому мы уже прошли в среду. Сгущались зеленоватые сумерки, лес окутывался мраком. Ехали шагом, не торопясь, в полном молчании, только слышно было, как похрапывали кони да под копытами трещал сухой валежник.
Когда землю и лес накрыла теплая тихая звездная ночь, мы наткнулись на наш передовой дозор.
– Большак, – доложили ребята. – Направо развилок.
– Спешиться! Привязать коней к телегам, – скомандовал Трофим Степанович и спросил дозорных: – Далеко ли до большака?
– Сотня метров, не больше, –
В кружок собрались партизаны, назначенные в охранение, и минеры.
– Сверьте часы,– предложил я.– По моим двадцать два сорок пять. Мины ставить ровно в двадцать три тридцать. Минеры могут отправляться.
– Сбор здесь!– предупредил Трофим Степанович.
Два всадника скрылись в темноте. Перед ними стояла задача заминировать дорогу из осиного гнезда в районный центр.
Спустя несколько минут отъехали еще четверо– боевое охранение: двое к Селезневке и двое в Ловлино. Вооруженные ручными пулеметами, они должны были обеспечить операцию от какой-либо случайной угрозы со стороны и блокировать подъезды к гюбертовскому гнезду.Одного парня оставили сторожить лошадей.
Все остальные– четырнадцать человек, предводительствуемые Фомой Филимоновичем,– зашагали в сторону «осиного гнезда». Кольчугин повел нас по узкой, одному ему известной тропке. Пересекли большак и вновь углубились в лес.
Шли тихо, бесшумно, стараясь не шелохнуть листом, не наступить на сухую ветку, не звякнуть оружием.
Прошло около часа, прежде чем Фома Филимонович остановился на краю поляны. Впереди, шагах в полутораста, виднелись очертания строений Опытной станции.
– Ближе никак нельзя!– шепнул мне старик.– Собаки учуют.– Он глубоко вздохнул и закончил: – Ну, Кондрат, пойду я!..
– Иди!– сказал я и крепко пожал его руку.
Ночная темнота быстро скрыла его удаляющуюся фигуру. Ко мне подошли Таня и Сережа, стали рядом, молча, недвижимо. В тишине леса чуялось что-то обманчивое, враждебное.
Вдруг тишину нарушило грозное ворчание псов, и сразу раздался повелительный окрик, громкое щелканье затвора:
– Хальт!
– Это я, Гейнц… Фома,– раздался в ответ голос Кольчугина.(И я ощутил, как к моей руке прижалась дрожащая всем телом Таня.)– Майор едет… Отворяй ворота!
– О, гут, гут!
Потом взвизгнула калитка на несмазанных петлях, скрипнули и распахнулись ворота – и снова тишина.
Я затаил дыхание и напряг до боли глаза.Чтобы унять нарастающее волнение, стал отсчитывать про себя секунды: пять… семь… десять… двадцать пять… сорок… пятьдесят. Секунды превращались в минуты, волнение нарастало. Сейчас там,за глухим забором, решалась судьба всей операции,и решал ее Фома Филимонович. Прошло пять минут. Я загибал пальцы и уже машинально отсчитывал снова: десять… пятнадцать… тридцать… пятьдесят…
Но вот снова взвизгнула калитка, и немного спустя появился силуэт Фомы Филимоновича.Старик подошел вплотную, шумно вздохнул и брезгливым движением отбросил в сторону нож.
– Как? – спросил я одними губами.
– Уложил обоих!– проговорил старик.– Впервые за всю жизнь, и сразу двоих! – Он опять вздохнул.– Ничего не попишешь… Такое лютое время подоспело– надо либо убивать, либо самому мертвяком делаться!
Я хорошо понимал, как взволнован старик, почему он не ко времени многословен, и не прерывал его.