Конец Пути

Орлеанский де Грегор

Минут десять они вспоминали былые времена и службу до столицы, запивая всё вином. Аккерман как раз заканчивал рассказывать о том, как его прикомандировали в столицу после кончины верховного главнокомандующего ВССР — Вооруженными Силами Светлейшей Республики.

— Я хочу Вам сказать, Аккерман, что не встречал доселе людей, которым бы мог так сильно доверять. Среди командования и офицерского состава, естественно…

— Благодарю Вас, генерал. Но вы мне льстите…

— … и тем самым я хочу уведомить Вас, что, вероятнее всего, в течении недели, премьер — министр Морган одобрит

моё прошение о повышении Вас до звания, как говорили в императорской армии — бригадного генерала. Или же, как уже заведено у нас — генерала — лейтенанта.

Аккерман потерял дар речи. Он долго смотрел то на бутылку вина, то на генерала, пока наконец не решился: он встал со своего стула и присел на одно колено, направив свой взгляд в пол.

— Я не знаю, как мне отблагодарить Вас, мой генерал…

— Продолжением такой же блистательной службы, Аккерман. Встаньте.

Тот быстро поднялся и посмотрел на своего генерала с невероятным теплом в глазах. Потом он смущенно сел на своё место и они продолжили свой разговор о былой службе.

К полудню генерал вышел из Ставки в сопровождении почётного караула с Эшфордом во главе. Они сели в машину и отправились туда, откуда все старались сбежать: северный фронт.

Генерал не мог дать добро на начало операции, не отдав последние корректировки и лично не проинспектировав ситуацию там. В такие моменты он был счастлив, что никто не видит его, и на заднем сиденье он сидит один.

Ибо коленки его подрагивали от сильнейшего волнения. Генерал был явно не дурак: он чётко понимал, когда есть шанс, а когда его нет. Но в ситуации, когда всё в руках удачного жребия, верить призрачным шансам или их отсутствию не приходится.

Разумеется, в начале войны он бы вряд ли отдал такой приказ когда — либо. По двум причинам, естественно. Во — первых, в начале войны он был простым подполковником третьего Цаибургского полка. Во — вторых, он никогда не доверял жребию и леди — удаче. По своим причинам.

Но как и любой человек, умеющий анализировать ситуацию, генерал, как никто другой, знал всю шаткость своего положения. Я помогу вам вспомнить, на что он особенно обращал внимание.

Во — первых, это было настроение среди простого народа. Их дома регулярно бомбили весь день, пока светит солнце… И иногда даже на рассвете! А ночью к ним, стараниями майора Дюпена, приходила жандармерия и терроризировала их. Разумеется, в такой ситуации, взбунтоваться — самый простой выход.

Во — вторых — тотальный перевес противника в ресурсах. Если армия Республики была ограничена населением трёх городов (уже двух) и небольшим кусочком южной границы, то противник владел почти всей территорией страны. Да и плюс ко всему, свободные территории были отрезаны друг от друга… Где — то между Ритоном и столицей остановилась многочисленная армия республики, и не может сдвинуться с мёртвой точки. Туманные перспективы…

В — третьих — обмундирование. Некоторые солдаты уже столкнулись с нехваткой снаряжения. Из — за этого пришлось даже разоружать часть жандармерии и реквизировать стрелковое оружие у населения. Нередко бывало, что боевой товарищ солдата с винтовкой отстреливался трофейным оружием для охоты.

Именно

эти три проблемы привели к тому, что генерал отошёл от своих принципов и доверился удаче. Может, не пользуясь ей столько лет, он наконец накопил достаточно очков? Кто знает…

Надеюсь вас не утомила эта аналитика. Прошу прощения, но иногда не избежать таких долгих отступлений; ведь многие, даже порой я сам, теряют нить повествования.

Они приехали. Всё вокруг было слишком знакомым. Те же самые повозки с ранеными. Только теперь добавилось несколько новых элементов: привозили снаряжение и солдат, а увозили раненых. Покойников так и оставляли в окопах, ну или хоронили в них… Тут даже ходили священники, вдруг кто был особо набожен.

Генерал старался не глядеть на солдат. В них он видел себя во время того самого штурма императорского дворца. Когда он глянул на присыпанный землёй труп, что лежал поодаль, у него в ушах прозвенели выстрелы той самой старинной артиллерии…

Как всегда, он, в сопровождении Эшфорда, направился прямиком в штаб командования. На сей раз его не ждал почётный караул, ибо никого о своём приезде он не уведомил: "Проверю — ка я, чем занимается штаб, пока не знает, что я приехал".

Когда генерал вошёл туда, он увидел то, что потрясло его полностью: он был пуст. На стуле сидел лишь один раненый офицер. Его правая рука была перебинтована. А в левой он держал стакан водки. Но как только в штаб зашёл генерал, он тут же встал и воскликнул:

— Здравия желаю, Ваше Высокопревосходительство!

— Вольно, лейтенант. Где генерал Роузман?

— Его Благородие генерал Роузман в полевом госпитале. Вас провести? — он старался не подавать виду, что его правая рука болит. Но от генерала не скрыть таких вещей.

— Нет, благодарю. Я найду дорогу.

Они покинули штаб, и направились на поиски госпиталя. найти его было лёгкой задачей. Ведь оттуда массово выносили раненых.

А вот и палата Роузмана. Он лежал вместе с простыми солдатами. Только вот три кровати были свободны, ибо на них сидели его штабные офицеры.

— Ваше Высокопревосходительство! — воскликнул Роузман, завидев генерала, и тут же попытался встать.

— Не вставайте, генерал Роузман. Вы в порядке?

— Да. Шрапнель попала в плечо, вот теперь лечусь…

— Тогда, боюсь, придётся отложить нашу…

— Нет — нет! Не нужно ничего отменять. Мой штабной генерал будет командовать наступлением вместо меня. Мы вместе с ним составляли план.

— Верно, Ваше Высокопревосходительство, — поднялся один из штабистов, — я готов вести наступление.

— Очень хорошо. Выздоравливайте, Роузман. А я пройдусь с инспекцией по фронту.

— Ваше Высокоблагородие, я настаиваю, чтобы Вас сопровождали мои офицеры. Там опасно, а потерять Вас — самое большое бедствие из всех.

— Что же, отказаться я не могу… Следуйте за мной, господа офицеры.

Всё это время, пока генерал разговаривал, Эшфорд глядел на раненых солдат. Это было ужасное зрелище. Они лежали на грязных кроватях, подрагивая и постанывая от боли. У некоторых не было глаз, у многих — конечностей. Такое ощущение, будто вся их кожа состояла из крови.